Оборотень

— Для чего? — опешил садовник, во веки не державший такого богатства. — Это же целое состояние.

— Митрич ни о чём не спрашивай. Считай, что так даю, на всякий случай. В дороге пригодиться всё. Откупаться, ночевать, питаться… Пожалуйста, не бросай его.

Садовник рассматривал её во все глаза: «Уж не тронулась ли умом она?»

— Княжна, вы так странно говорите…

— Езжай Митрич, езжай. Он ждёт тебя. Спаси его.

По округе ползли новые слухи и сплетни, которые оживляли размеренную жизнь провинции. И главное одно страшнее и забористее другого. Народ весьма изощрялся в разнообразии толков. Сказки гуляли по всем уголкам, конкурируя между собой. Новые экзотичнее старых в своих рассуждениях и заключениях. Причём мнения людей, как правило, разделились. Кто-то ещё припомнив смаковал рассказывая старые истории о собаке убийце, а кто-то более сообразительный, ловко связал её со слухом об оборотне. Получилось потрясающе. Особенно, если учесть, что это последнее перевешивало всё. В народе, в азарте ползущих змеями россказней, всё меньше вспоминали о псе, а пугали себя и других именно оборотнем. В каталажке нашли одежду, но не было арестанта. К тому же все находили, что не было причины не верить сторожу рассказывающему о добермане. Таня ждала. Но прошло уже несколько дней, а Серж не появился. Пропал и Митрич. Пока для неё мелькала впереди маленькой звёздочкой надежда на добрый исход, она старалась поддерживать в себе с каждым днём угасающую бодрость. Но эти же пролетающие дни забирали безжалостно этот остаток. Таня то валялась днями на кровати, загоняя себя в рамки такого положения, когда всё и вся начинает казаться ужасным. То носиться с безумным лицом по саду. «Трупа в лесу не нашли — значит живой, вернётся, куда ему бедному деваться. Попрячутся с Митричем по лесу, и когда всё стихнет, придут». — Убеждала она себя и своё сжимающееся от тревоги сердце. Положение ожидания и неизвестности, это такое положение, с которым никакая пытка не сравниться. — С тоской думала она. Теша себя тут же надеждой. — «А вдруг пробрались в Москву и отдыхают там, забившись в какой-то уголок». Матушка торопила домой, в Москву, но Таня всячески оттягивала отъезд, надеясь на известие от беглецов или хотя бы возвращения Митрича.

Марфа бегая часто в деревню, слушала всё, стараясь непременно влезть во все разговоры и сделаться действующим лицом, чтоб потом, вернувшись в усадьбу, при рассказах собрать толпу и быть в центре её. Сегодня она летела, словно на крыльях, да и как тут не спешить, если выудила и принесла слух, что наконец-то застрелили собаку оборотня. Услышав такой красочный рассказ, Таня в ужасе вскочила с кушетки. Книга, скользнув с колен, с шумом упала на пол. С минуту стояла неподвижно. В глазах княжны при этой жуткой новости зарябило снегом, потом всё вокруг затуманилось и в голове помутилось, а грудь взяло в оковы что-то очень тяжёлое и выворачивающее, голова и руки бессильно упали. Таня, покачнувшись, сделала шаг и, потеряв сознание, упала, как подкошенная на ковёр.

— Угомонись шальная, какие страсти ты рассказываешь, — урезонила разошедшуюся в красноречии девку княгиня, подбежав к дочери. — Ребёнка напугала вусмерть. Помогайте теперь.

Люди не замедлили сбежаться и Таню унесли на кровать, привели в чувство, раздели и, напоив чаем с мятой, оставили отдыхать. В глазах дочери маменьке показалось помешательство. Но княгиня не видя причины для этого, откинула такой вариант. Однако утром Таня не встала, не поднялась она и вечером. Горячка охватила голову и жгла грудь. Под давлением обстоятельств княгиня поняла, что, похоже, всё же после этого странного случая княжна тяжело заболела, а возможно даже, жизнь её висит на волоске. Всё же несколько дней пытались привести её в чувство своими силами. То есть с помощью местных земских лекарей собранных со всей округи, бабок знахарок и гадалок. Пощупали, повздыхали и решили, что это у неё непременно сильнейшее нервное расстройство. Скорее всего, полежит-очнётся. Только увы! Княжна не встала. А все они, без большой пользы, толклись у её постели, лечили травками, примочками, да кровопусканием, но никто так и не знал, что с ней. Княжне же становилось всё хуже и хуже. Сиделка, дежурившая возле неё, проснувшись, не сразу поняла, откуда доносится взволнованный говор. Сообразила — княжна бредила. Она была в огне. Долго Таня лежала без памяти, бессвязно бормоча в бреду, как все в таком положении. Было понятно, что в её горевшем мозгу роятся беспорядочные мысли. Ей постоянно на лоб меняли уксусные примочки. Она притихла. Но вот всем показалось, что природа победила, и молодой организм переборол смерть. Оглядевшись вокруг себя и найдя только рядом матушку, и чужих, незнакомых ей людей, позвала собаку:- Барон! Барон! Но, вспомнив, по-видимому, обстоятельства, приведшие её к болезни, со стоном упала на подушки и, отвернув к стене лицо, словно умерла. Она не узнавала никого, не принимала пищу, ни о чём не думала, ничего больше не соображала, только звала добермана и плакала, плакала. Все переглядывались и говорили, как при покойнике шёпотом. Маменька, видно понимая, что настоящая трагедия ещё впереди, а то, что было до сих пор — всего лишь прелюдия к драме, запаниковала. Озадаченная и перепуганная, она металась во все стороны просторного дома, то скликая девок к себе, то приказывая искать и немедленно привести к ней ту негодную собаку. Поднялась страшная суматоха. Все бегали, как ошалелые не только по всему дому, снизу вверх и обратно, но и по всей округе. Только найти пса оказалось ни так просто, как бы ей хотелось. Её сдавила тревога. В город отправился за лекарем управляющий. Вернулся он не только с врачом, приехали: князь, Алексей и Наташа. Таня, придя на короткое время в себя, удивилась, увидев их вместе, и совсем было собралась спросить, отчего это приключилось, как вновь, потеряв от слабости сознание, впала в забытьё. Силы уходили, как вода в песок. Она почти не дышала, лежала вытянувшись на спине. Глаза были плотно закрыты, пульс едва бился. Она уже мало напоминала живую, скорее сложи ей сейчас руки на груди и это будет точнюсенько труп. Доктор, прослушав её и пустив в очередной раз кровь, больше молчал и тревожно качал головой.

— Неужели нет ни малейший надежды ей помочь… какого-то способа? — взмолился князь.

— К сожалению, я обязан поставить вас в известность. Положение очень серьёзно. А способ можно попробовать, конечно…

— И что это?

Доктор поправил пенсне, потёр пальцем переносицу и пошкрябал подбородок:

— Найти ей ту собаку. Другого способа, вытащить её из такого зыбкого состояния я пока не вижу. Физически она здорова, а душевные муки, это пострашнее любой болезни могут в землю свести. Тем более они не поддаются лекарственному воздействию. — Заявил авторитетно лекарь. Не верить ему у княгини и князя не было причины.

— Доктор, отчего же она всё время в забытьи? — страдая, не выдержала княгиня, промакивая кружевным платочком глаза. Она страшно, как раскаивалась, но поделать уже ничего было нельзя, и от этой безысходности, она безмерно страдала. Кто б мог подумать, что от такой паршивой собаки такое горе приключиться.

— Вероятно, ваше сиятельство, в таком парадоксе, лишив себя возможности мыслить, ей легче сохранить свой страдающий разум.

— Но она всё время молчала, я не замечала страданий…

— Сударыня, это непростой вопрос. На который получается и не простой ответ. Неизвестно кто страдает сильнее вопящий и ругающийся, зубами скрежещущий и царапающийся или молчащий и улыбающийся, незримо съедаемый. В последнем случае есть все шансы сойти с ума.

— Да неужели ж такое возможно?! — не поверила она удивляясь.

— Истинно вам говорю, самая недолга с ума сойти.