Оборотень

— Вон она идёт и не одна с маменькой. — Лёгкое прикосновение барона к плечу заставило Митрича вздрогнуть.

— Бедная, бедная голубка, — зашмыгал носом садовник.

— Твоя правда Митрич, но слушай же меня. Она пройдёт мимо кареты, а ты перехватишь у неё из рук поводок, а я побегу вместо него.

Таня шла и злилась на медленно текущие минуты безжалостно отнимающие его у неё. Кажется, будто это несносное время разлуки тянется с ужасной мучительной медленностью и никогда не кончится. Как она вообще могла столько прожить без него и остаться нормальной и живой. Ведь даже надежды никакой не было. Облитая красным закатом, в малиновом плаще, она казалось пылающей и совершенно не земной. Маленький ветерок, скользя по лицу и одежде, создавал игру красок. Издалека казалось, что она вся в огненных волнах или языках пламени. Митрич залюбовался и чуть не упустил ситуацию из-под контроля. В последний момент, ловко перехватив поводок, он открыл дверь кареты, выпуская барона и втянув в неё добермана княжны, тут же резво тронулся с места. Домой Таня вернулась в хорошем настроении, и никто даже не обратил внимание, что вышла она с псом на поводке, а вернулась с бегущим рядом. Зайдя в свои комнаты, она тут же заперла дверь, чего не делала прежде. Отцепив ошейник, она подала ему приготовленную одежду брата. И когда он появился рядом, залепетала:

— Серж, неужели всё получилось, и мы можем быть рядом, болтая всю ночь.

Он приставил палец к губам и предупредил:

— Тише. Иди ко мне. Совсем стала, как пушинка. Надо же придумать такое, морить себя.

— Ах! Серж, не ворчи, я так счастлива. Нам бы только побороть папа, — с большой долей сомнения, воскликнула она.

Но его ответ источал уверенность.

— Поборем. Отчего же ты не просишь меня тебя целовать? Тебе уже не хочется этого… — принялся подшучивать он над ней.

— Серж, к чему этот вопрос? Ах, ты опять смеёшься надо мной!? Ты хитришь и сам всё знаешь, чего мне хочется, — забралась она к нему на колени, жарко обнимая. — Я тебя целовала сегодня много раз, как безумная, забыв обо всём. При мама и папа. А ты меня почти нет…

— Я не смел. Ты была в своём доме. А я не должен был гневить твою родню и настраивать их против себя. Теперь другое дело. Я с тобой и я люблю тебя! — Его жадные губы захватили в плен её рот, а руки прошлись по вздрагивающим плечам. — Как ты, голубка моя, не побоялась пойти из каталажки-то меня выручать?

— Серж, я же обещала всегда тебе помогать. И потом страх за твою жизнь перебарывал собственный. Поцелуй ещё. Мне так сладко.

Он потёрся щекой о её кудрявую головку и с тоской произнёс:

— Глупышка, нам будет нелегко. Кроме поцелуев я ничего не могу тебе предложить. Ты понимаешь о чём я говорю — супружеский долг не для нас. Я не могу исполнять его с тобой.

Таня собралась с духом.

— Я…я не знаю, что вы должны обо мне, барон, думать!.. Но я… мне и не надо, если б ты знал, сокол мой, как мне покойно в твоих руках.

Как сильно и сладко он обнимал. Казалось, где-то внутри его прорвало плотину нежности, и она лилась из него сплошным потоком. Его впервые покинуло ощущение безысходности. Человеком, пробудившим барона к жизни, стала Таня. Хотя познакомились они весьма странным образом, но видно то было благословенное небесами время, молодость и страстное желания счастья с обоих сторон сотворили чудо. К тому же оба понимая, что будущее не обещает быть безоблачным, тянулись к друг другу. Серж только сейчас, окунувшись в тревогу за её здоровье, понял, что чувства, которые он испытывает к княжне, — гораздо больше, чем просто дружба или симпатия. Сколько раз, маясь по вечерам один, он вопреки здравому смыслу, воскрешал её милый образ. Эта любовь, а только так он понимал это чувство к Тане, была подарком неба. За все те годы одиночества и тоски, что держали его в плену с самого детства. Возможно в ней его спасение. Но будет ли счастлива с ним она, ведь он не может ей предложить ничего кроме дружбы и романтических ощущений. Ни близости, ни материнства она с ним не испытает, а правильно ли это?

Марфа наткнувшись на запертую дверь, удивилась: «Вот, опять это запирание началось с появлением барона. Но ведь он ушёл? Непонятное дело…»

Они ворковали до утра, заснув в невинных объятиях, друг друга.