Посредники

— Ну хорошо. Я знал, что мы можем доверять нашей малышке. Хотя не такая уж ты и малышка, а? — Ральф засмеялся. — Ну, типа того, солнышко. Мы позвоним вечером, из Чикаго. Лады?

— Хорошо, пап.

Тут Ральф Мейсон нажал отбой. Похоже, отец ей поверил, подумала она, ставя телефон обратно на базу. Врожденный альтруизм не мешал ей быть практичной — даже в отношении любви к близким. Она поняла, что родители просто ничего не слышали о вечеринке — о полиции и всем прочем.

Она огляделась еще раз. Бокалы блистали на полках в шкафах, пол и столы сияли чистотой. Пожалуй, здесь стало еще чище, нежели до вечеринки, что было очень сложно себе представить в образцово аккуратном доме Триш Мейсон. Ундина открыла холодильник и увидела на полке одинокую упаковку апельсинового сока.

Одной из последних запомнившихся Ундине деталей было то, как она готовила пару «отверток» для незнакомой хихикающей парочки, потому что ей не хотелось, чтобы они сами тут шарили. В холодильнике тогда царил полный бардак: он был залит пивом, красным и желтым соусами, забит дюжиной пустых коробок. Теперь в нем на сияющей белой полке красовался только нераспечатанный пакет апельсинового сока да нетронутая упаковка полужирных сливок. Наличие апельсинового сока объяснялось легко, а вот сливки были мамины.

«Моя ежедневная слабость», — так всегда говорила Триш, похлопывая себя по животу, столь же плоскому, как у ее дочери, и прошлым утром Ундина видела, как мать подливает их себе в кофе. Допустим, она проглядела невскрытый пакет апельсинового сока, когда лезла вчера вечером в холодильник, но вот представить, что портлендские старшеклассницы прикупили на пивную вечеринку сливок, было намного сложнее.

Ундина закрыла холодильник и скользнула взглядом по подвесным шкафам над столами. Разбитое вчера стекло в одном из них теперь было целым. Ундина положила руку на стол, словно в поисках опоры. Что за чертовщина?

— Никс! — позвала она снова, перекрикивая музыку. — Ты все еще здесь? Никс!

Она пыталась вспомнить предыдущую ночь. Что произошло между ней и Никсом? Дело дошло до кровати, пусть она и проснулась одетая. Она отдавала себе отчет в том, что ей нравится этот загадочный темноволосый парень, но надеялась, что все же не слишком далеко зашла.

— Я снаружи!

Далекий голос раздавался с заднего двора, и Ундина прошла через залитую солнцем комнату, как будто только он подсказывал ей направление. Никс сидел на ступеньках вымощенной плиткой веранды, глядя на клен Ундины. На нем была одна из спортивных курток Ральфа, а длинные волосы были убраны с лица и обвязаны ее собственным красным шарфом. Она посмотрела туда же. Казалось, лужайка движется.

— Листья такие красные… — проговорил Никс.

Ундина встала возле юноши. Они оба молчали, куда более серьезные, чем им бы следовало быть в этот солнечный день, но потом Ундина наконец опомнилась и быстро заговорила:

— Как тебе удалось так быстро убрать дом? А посудный шкаф на кухне? В нем стекло было разбито. Вдребезги. Я видела это своими собственными глазами. Кейси Мартин его раскокал. Я это видела, Никс. Как ты его вставил? Ты должен объяснить мне, что здесь происходит.

Он повернулся, глядя на нее, прищурив глаза на раннем утреннем солнце.

— Я просто хочу знать, — продолжала она еще быстрее, почти в истерике. — Тут происходит что-то странное. Еще со вчерашнего дня, еще с вечеринки. С тех пор, как я тебя встретила. С тех пор, как…

Ундина осеклась, потому что поняла, что чем больше она будет говорить, тем дальше отодвинется граница этих самых «тех пор». С тех пор, как она себя помнит. С тех пор, как она появилась на свет.

Она вздохнула.

— Я ничего не понимаю. Я просто хочу… — Ее руки стали мягкими, как вата, а ноги подкосились. — Я просто хочу понять.

Довольно долго она смотрела ему в лицо, на дерево, на свой собственный дом. Ей мерещилось что-то странное… В глазах все плыло и колебалось, как будто все видимое, и Никс в том числе, превращалось лишь в раскаленную добела картинку. Она почувствовала себя глупо оттого, что задавала ему эти вопросы, будто в каком-то дурацком ужастике: «Эй, давайте спустимся в подвал, посмотрим, что там за страшные звуки. Да ну, зачем одеваться-то? Нам и в нижнем белье неплохо».