Our deaths will be the start
Of something glorious and vain
Tonight in flames
По некоторым сведениям, Кати родилась еще в позапрошлом веке, а выглядела сейчас как школьница, которая вот-вот ударится в слезы, даже губы у нее дрожали. Да и словарный запас оказался соответствующий школьнице:
— Давай-ка драть отсюда когти, Илэр,
Предложение удирать казалось вполне разумным, и если бы речь шла только о моей жизни, я бы воспользовался им незамедлительно… но Кристиан? Кое-как я поднялся на ноги и прильнул к двери, прислушиваясь:
— Что они собираются делать?
— Сумасшедший! — взвизгнула Кати и вонзила мне в запястье все два дюйма своего сногсшибательного маникюра. — Не лезь туда!
— Отстань! — огрызнулся я, выдирая у нее руку. За дверью было тихо. Слишком тихо — как будто никого живого там не было. — Уходи одна, если хочешь. Я никуда не пойду.
— Идиот! Мальчишка! Ты ничего не понимаешь!
— Не понимаю, — согласился я. — Например, я не понимаю, что будет с людьми, которые там остались. Они погибнут?
Кати смерила меня удивленно-надменным взглядом и не стала отвечать. Ее, очевидно, совершенно не заботила дальнейшая судьба людей, с которыми она буквально несколько минут назад намеревалась позабавиться. Да и что станется с Аланом, ее волновало постольку, поскольку между ними существовала связь хозяин-слуга, отдача от разрыва которой грозила, как минимум, болезненными ощущениями, а то и безумием. Просто удивительно, зачем Кати бросилась вытаскивать меня? Под руку, что ли, ей попался? Или ногой об меня зацепилась? Другого объяснения просто не находилось.
— Иди, Кати, иди. Алан потом припомнит тебе и твою верность, и твою храбрость.
— Тебе все равно придется хуже, чем мне!
— Ну да, если только он уцелеет.
— Моли небеса, чтобы Алан уцелел, — прошипела Кати и быстро заскользила прочь по коридору, не оглядываясь. Я привалился к двери, переводя дыхание. Кати была права: неизвестно, какой вариант событий, победа или поражение Алана, окажется худшим для меня и остальных. В том, что Алан и Кристиан не просто мирно разговаривают, я не сомневался ничуть, хотя из-за двери до сих пор не доносилось ни звука. Велик был соблазн немного отодвинуть створку и заглянуть в комнату: "Ау, есть кто живой?"
— …Все в порядке? — проходивший по коридору парень в форменной клубной одежде — то ли официант, то ли младший администратор, — приостановился, заинтересовавшись, чего это я торчу тут, прилипнув к дверям; взглянул строго. В его глазах я увидел свое отражение: взъерошенный, бледный, испуганный пацан с разбитыми, распухшими губами. Тьфу! Будь проклята моя мальчишеская внешность! Впрочем, главное тут были как раз разбитые губы. Служитель взирал на меня без одобрения и явно ожидал немедленного подробного отчета и покаяния во всех грехах. Вероятно, он работал в клубе недавно: все служащие давно знали меня в лицо, спасибо Алану. — У вас есть клубная карта? Это комнаты для особых гостей; вы, может быть, не знаете…
— Я и есть особый гость, — улыбнулся я, надеясь, что улыбка выглядит более или менее естественной, и извлек из кармана джинсов клубную карту. Выражение лица служителя сразу изменилось, стало менее напряженным и более приветливым. Но озабоченность с него никуда не девалась.
— Вы себя хорошо чувствуете?
Значит, улыбка не удалась.