— А что же тогда я сейчас слышал? — с ослепительной улыбкой продолжал допытываться Бондиле.
— Не сейчас, минут десять назад, — возразила Мадлен, жалея, что не сумела открыть дверь потише. — А если вы имеете в виду мой возглас, то я просто огорчилась, что солнце вот-вот зайдет. — Лицо ее уже было почти спокойным, хотя мысль работала лихорадочно. Уже одно то, что Бондиле увидел эти вещи, было почти святотатством. — Великолепно, не правда ли? Тот кувшинчик из сердолика стоит, должно быть, целое состояние.
— Хм, — сказал Бондиле. — Наверное, вы правы. — Мэтр опустился на корточки напротив Мадлен. — Вам здорово повезло с этой находкой. — Он протянул руку и фамильярно подергал ленточки ее скромной соломенной шляпки. — Это большое открытие. Так почему бы нам его не отпраздновать? Теперь все изменится. Для вас, да и для меня. Пришло время заново рассмотреть ситуацию и объединить наши усилия. Вы так не считаете, а?
Мадлен вывернулась из-под его руки.
— Сомневаюсь, — сказала она. — Я думаю, сейчас самый подходящий случай расставить все точки над «i» и окончательно размежеваться.
— О чем это вы? — Бондиле понемногу начинал терять дружелюбие.
Мадлен бросила взгляд в открытую дверь.
— Я хочу спокойно работать. Без вашей так называемой помощи и постоянного навязчивого контроля. Подумайте, так будет лучше и вам. Вы избавитесь от лишних хлопот, а я распрощаюсь с докучливой привилегией делать для вас зарисовки. Вспомните о деньгах, и немалых, которые я вам плачу.
Бондиле больше не улыбался.
— В том, что участники экспедиции так или иначе платят за право присутствия на раскопках, нет ничего необычного. — Тон его делался все более резким. — Лишнего с вас никто не берет.
— Вот как? — возмутилась Мадлен, сдвинув брови. — Вы с каждой выплатой все увеличиваете суммы поборов, утверждая, что этого требует судья Нумаир! Но так это или не так, проверить, увы, невозможно.
— Вы не оперная певица, мадам, чтобы демонстрировать темперамент, — оскалился Бондиле. — Вы претендуете на звание отважной исследовательницы египетской старины? Что ж, Египет огромен, тут, где ни копни, наткнешься на памятник. Ступайте, найдите себе местечко, какое понравится, — я вас не держу.
Мадлен презрительно сморщилась.
— Вы, кажется, плохо соображаете, Бондиле? Разве вам не понятно, что я хочу работать именно здесь, ибо, как не раз уже говорила, убеждена, что этот храм представляет огромный интерес для науки. Нынешнее открытие лишь подтверждает мою точку зрения, и к нему следует отнестись очень бережно, а не в вашей обычной манере. — Она выпрямилась, ощутив в себе странный для дневного времени суток прилив сил, и сама удивилась, но тут же сообразила, что это от гнева. — Эта находка будет оценена по достоинству и целиком, даже если мне придется самой все скупить — до последней вещицы. Я знаю, у вас есть обыкновение вымарывать кое-что из реестров коллег, но позвольте предупредить, что опись всех предметов, находящихся в этой комнате, непременно увидит свет, включая и то, что наутро может оказаться пропавшим.
Бондиле решил разыграть деликатное возмущение.
— Кажется, вы мне не доверяете, дорогая? А с чего бы, позвольте спросить? Вот уж не думал, что такая дама, как вы, может прислушиваться к клеветническим слухам. — Он примирительно улыбнулся и укоризненно покачал головой, но на Мадлен эти трюки не произвели впечатления.
— Я опираюсь на факты, а не на слухи, — сказала она преувеличенно вежливым тоном. — То есть на ваши же публикации, уважаемый Бондиле.
Взгляд Бондиле сделался жестким, хотя ослепительная улыбка странным образом продолжала сиять на его помрачневшем лице.
— Публикации? Да, конечно. Похоже, я понял. Теперь мне ясна причина всех моих бед. Вы решили, мадам, устроить здесь склоку и под шумок обстряпать свои дела. Вот еще почему я не хочу брать в экспедицию женщин. За скандальный нрав вдобавок к отсутствию интеллекта и строптивость, весьма, кстати, свойственную вам.
К удивлению мэтра, его оппонентка лишь хмыкнула.