Низкие люди в желтых плащах

22
18
20
22
24
26
28
30

— Да называй его Тедом! — почти прикрикнула Лиз. — Раз он будет ночевать у нас в гостиной, так и мне лучше называть его Тедом. Можно?

— Ну конечно. И пусть будет «Тед» с этой самой минуты. Он улыбнулся, и Бобби подумал, какая это хорошая улыбка — дружеская, искренняя. Он не понимал, как можно устоять против нее. Но его мать устояла. Даже теперь, когда она отвечала Теду, ее рука с бумажной салфеточкой сжималась и разжималась в знакомом тревожном движении неудовольствия.

И Бобби вспомнилось одно из самых любимых ее присловий:

«Я ему (или ей) настолько доверяю, насколько поднимаю рояль одной рукой».

— И с этой минуты я — Лиз. — Она протянула руку через стол, и они обменялись рукопожатием, будто только-только познакомились… но вот Бобби знал, что его мама уже составила твердое мнение о Теде Бротигене. Если бы ее не загнали в угол, она бы не доверила ему Бобби. Даже и через миллион лет.

Она открыла сумочку и вынула белый конверт без надписи.

— Тут десять долларов, — сказала она, протягивая конверт Теду. — Думается, вам, мальчикам, захочется разок перекусить вечером не дома — Бобби любит «Колонию», если вы не против, — а может, вам захочется сходить в кино. Ну, не знаю, что там еще, но кое-что в загашнике иметь не помешает, верно?

— Всегда лучше предусмотреть, чем потом жалеть, — согласился Тед, аккуратно засовывая конверт в передний карман своих домашних брюк, — но не думаю, что мы сумеем потратить десять долларов за три дня, а, Бобби?

— Да нет. Ничего даже придумать не могу.

— Кто деньги не мотает, тот нужды не знает, — сказала Лиз. Это тоже было ее любимое присловье вместе с «у дураков деньги не держатся». Она вытащила сигарету из пачки на столе у дивана и закурила не совсем твердой рукой. — С вами, мальчики, все будет в порядке. Наверное, время проведете получше, чем я.

Поглядев на ее обгрызенные чуть не до мяса ногти, Бобби подумал: «Это уж точно».

* * *

Его мама и остальные отправлялись в Провидено на машине мистера Бидермена, и утром в семь часов Лиз и Бобби Гарфилды стояли на крыльце и ждали. В воздухе была разлита та ранняя тихая дымка, которая возвещает наступление жарких летних дней. С Эшер-авеню доносились гудки и погромыхивание густого потока машин, устремляющихся к месту работы, но здесь, на Броуд-стрит, лишь изредка проезжала легковушка или пикап. Бобби слышал «хишша-хишша» обрызгивателей на газонах, а с другого конца квартала неумолчный «руф-руф-руф» Баузера. Лай Баузера казался Бобби Гарфилду совсем одинаковым, что в июне, что в январе. Баузер был неизменным, как Бог.

— Тебе вовсе не обязательно стоять тут со мной, — сказала Лиз. На ней был плащ, и она курила сигарету. Накрасилась чуть сильнее обычного, но Бобби все равно вроде бы разглядел синеву у нее под глазами — значит, она провела еще одну беспокойную ночь.

— Так мне же хочется.

— Надеюсь, что все обойдется, что я оставляю тебя на него.

— Ну, чего ты беспокоишься, мам? Тед отличный человек.

Она хмыкнула.

У подножия холма блеснул хром — с Коммонвелф свернул и начал подниматься по склону «меркьюри» мистера Бидермена (не то чтобы вульгарный, но все равно грузная машина).

— Вот и он, вот и он, — сказала его мама, вроде бы нервно и радостно. Она нагнулась. — Чмокни меня в щечку, Бобби. Я тебя не хочу целовать, чтобы не размазать помаду.

Бобби положил пальцы ей на локоть и чуть поцеловал в щеку. Почувствовал запах ее волос, ее духов, ее пудры. Больше он никогда уже не будет целовать ее вот с такой, ничем не омраченной, любовью.