Караван двигался весь день с кратковременными остановками – на ночь же разбивался лагерь – со стороны он походил на торговый, – как бы ни был осторожен дон Рамирес, и как бы ни охранялось золото, увы, но разбойники в Испании ещё не перевелись, поэтому он предпочитал надевать наряд торговца, пряча под ним кирасу. Дон Рамирес неизменно ехал по середине каравана – отсюда его взору открывалась вся процессия; он внимательно вглядывался в лица своих людей, но те, как правило, ничего не выражали, кроме усталости и желания поскорее достичь дома, ведь семьи ждали своих отцов, мужей, сыновей почти год…
Погода вполне благоприятствовала передвижению: стоял конец октября, жара давно спала. Дон Рамирес рассчитывал войти в Мадрид в начале ноября, ибо лошади, гружёные ценной поклажей, шли медленно и им требовался частый отдых, да и потом преодолеть сто сорок лиг[87], и половину из них по гористой местности – задача не из лёгких.
И вот до Мадрида оставалось около десяти лиг, когда от каравана отделились пять лошадей, следовавших последними, повернув на Кольменаро-Вьехо. Дон Рамирес обернулся и проводил их взглядом: все шло по плану, вскоре его «добыча» достигнет родового замка под охраной верных кабальерос.
Караван же продолжил свой путь. Идальго уже предвкушал свою встречу с герцогом ди Альба, на этот раз он доставил золота, куда больше, чем в прошлый. Несомненно, министр останется доволен и вот тогда дон Рамирес попросит его о небольшом одолжении: подписать инвеституру[88] на земли, прилегающие к его владениям.
Затем же сама королева Изабелла захочет побеседовать с эмиссаром, она всегда заслушивалась его рассказами, а уж по этой части идальго был непревзойдённым мастером и умело пользовался высочайшим расположением.
Наконец на горизонте появился Мадрид, идальго ощутил волнение и приказал людям поторопиться.
Караван эмиссара вошёл в город сто стороны Пуэрто-дель-Соль[89]. Дома на узкой улочке вплотную лепились друг к другу, караван медленно передвигался, поклажа задевала за стены строений. Из окон глазели любопытные, показывая пальцами на дона Рамиреса, понимая, что он – хозяин-торговец.
Процессия достигла церкви Буэн-Сусесо, что на площади Пуэрто-дель-Соль. Перед Буэн-Сусесо располагался фонтан в виде восьмигранника. Из бронзовых масок, укреплённых на вершине фонтана, ниспадали струи воды. Дон Рамирес спешился, подошёл к фонтану, и, набрав в руки воды, освежил обвертевшее загоревшее лицо. Затем он повернулся к центральному порталу церкви и истово перекрестился, возблагодарив Деву Марию за покровительство.
Тут же на площади стояла статуя Венеры, ещё оставшаяся от римского господства, вокруг неё царил спонтанный овощной рынок. Идальго смерил взглядом торговцев овощами, те, понимая, что – перед ними богатый уважаемый человек, почтительно поклонились.
Идальго подошёл к своему верному коню, вдел левую ногу в стремя и ловко сел в седло. К Пуэрто-дель-Соль, словно лучи Солнца сходились множество мадридских улиц, караван повернул на одну из них, Колье-Майор. По ней скакали всадники в широкополых шляпах, громыхали золочённые кареты грандов и кортесов[90].
Колье-Майор плавно перешла в парк Кампо-дель-Моро, за которым уже виднелся дворцовый собор Нуэстра-Сеньора-де-ла-Амульдена и королевский дворец. Дон Рамирес ди Саллюста спешился и протянул капитану королевской стражи охранную грамоту, увенчанную печатью самого всесильного герцога Альба. Капитан, человек благородного происхождения, прочитав документ, тотчас же отдал распоряжение пропустить ди Саллюста к герцогу.
Встреча эмиссара и герцога прошла как обычно: ди Альба был человеком хитрым, осторожным и если потребуется – двуличным, впрочем, при испанском дворе иначе не выжить, но всё же умел ценить преданность короне и, конечно же – себе. После прибытия эмиссаров из колоний Нового света его владения в графстве Лерин, самом древнем в Наварре, откуда и происходил род ди Альба Архона, становились ещё богаче. Поговаривали, что у герцога золота гораздо больше, чем в королевской казне.
Дон Рамирес вручил герцогу все сопроводительные бумаги, тот бегло их просмотрел с явным удовлётворением. Идальго прекрасно знал, что все его отчёты будут переписаны с выгодой для министра, но сие обстоятельство его мало волновало – главное, он доставил золото, оно – в Мадриде, на этом функции эмиссара заканчиваются.
Как и положено, по светскому этикету, идальго справился о здоровье королевской четы. Ответ последовал несколько неопределённый: королева утомлена, не сможет по обыкновению принять идальго, возможно, – через несколько дней… А Его Величество себя прекрасно чувствует и пребывает в одном из своих замков в Сарагосе.
Дон Рамирес припомнил, что перед тем как покинуть Мадрид, почти год назад, при дворе распространился слух о некой болезни королевы. Никто из медиков не мог установить: чем же она больна? Недуг прогрессировал, и теперь Изабелла большую часть времени пребывала в постели под присмотром многочисленных медиков.
Идальго постигло разочарование: беседа с королевой, увы, не состоится. Он любил рассказывать ей о своих похождениях, та же относилась к дону Рамиресу с пониманием. Ему нравилось, как королева сидела в кресле с высокой спинкой, отчего казалась необыкновенно величественной; она кивала головой, когда слушала, при этом пышная фреза[91], предававшая её лицу дополнительный оттенок белизны, слегка покачивалась. К сожалению, дона Рамиреса лишили удовольствия лицезреть прекрасную Изабеллу. От этого ему стало грустно: почему? – вероятно, он видел в королеве идеал испанской женщины…
Дон Рамирес покинул Королевский дворец в хорошем настроении: наконец он получил столь желаемую инвеституру. Проследовав в сопровождении своих слуг по Колье-Майор, он свернул на перекрёсток улиц Паса и Панесильо[92], где возвышалась церковь Сан-Мигель, из ворот которой викарий раздавал хлеб с изюмом беднякам.
Дон Рамирес извлёк из кармана горсть мелких серебряных монет и бросил их в толпу нищих. Они тот час забыли о подаянии викария и, словно собаки, на четвереньках, принялись собирать монетки, вырывая друг у дуга из рук.
Идальго усмехнулся: ничего не меняется! Сколько раз он возвращался из Мадрида этой дорогой домой – постоянно наталкивался на нищих около Сан-Мигель.
Улица Паса заканчивалась небольшой площадью Пуэрта-Серрада[93], где располагался приют бродяг, который содержала церковь Сен-Мигель. Там же находили пристанище и преступники, спасавшиеся от погони. По закону, если преступник успевал скрыться за Пуэрта-Серрада, стражники не имели права войти в убежище, переступив Закрытые Ворота.
ebooksa