Смерть на кончике пера

22
18
20
22
24
26
28
30

Бабка что-то прошамкала и, нервно оглядываясь, засеменила прочь.

– За версту было видно, что ничего не скажет, – раздраженно сказал Костик. – Наверняка знает, специально свредничала.

– Зато узнали, как относятся местные к этому сельхозэротическому предприятию. Деталь!..

Нагнали еще одну даму из местных, чуть помоложе. Диалог пошел по тому же руслу – словно все деревенские, из поколения в поколение, сдавали экзамен по теме: «Как говорить с приезжими, чтобы ничего им не сказать», – и все сдали на «отлично», с первого раза.

Женщина недоверчиво смотрела Андрею в лицо:

– А что вам от него надо?

– Хотим узнать, как он дожил до жизни такой.

– Да, да! – вдруг яростно завелась тетка. – Надо, давно надо! Такой разврат – у него одна жена в Москве, другая в деревне, третья на ферме. И у всех от него дети… Он еще школу открыл – чтобы разврату сирот учить. Мы уж куда только не писали – даже не отвечают!

– А что вы писали? – поинтересовался Андрей.

– Чтобы его со всем его кагалом от нас выселили.

– И чего говорят?

– Говорят – его право. Земля его, дом его, женщины с ним добровольно живут.

– Где его жена живет?

– А зачем вам?

– Ну, надо же и с ней побеседовать.

Тетка все так же недоверчиво смотрела на него, молчала, пожевывая губами.

– Это третий дом отсюда.

Когда отъезжали, Андрей в зеркало видел, как собеседница глядела им вслед.

– На месяц вперед деревня обсуждать будет, – усмехнулся Костик. – Домик хороший у этой жены номер два.

В окошке дернулась белая занавеска, на крылечко выглянула молодая женщина, здорово располневшая, в цветастом платье до полу. На грудь из-под косынки вылезла толстая золотистая коса. Таких, славянского вида, женщин здесь было мало – эти места прикрывали подходы к Москве во времена татарского нашествия, и, как печальное следствие, Тамарин круглолицый и кареглазый тип был представлен куда шире.