Атолл

   Посетители заказали "Дайкири". "Побольше рому налей", - сказал бармену толстый.

   - Опять эти двое, - сказал доктор, наклонясь к Джону.

   Писатель отхлебнул водки, посмотрел поверх тяжелого восьмигранного стакана.

   Американцы громко разговаривали, будто были у себя в Бруклине, не обращая ни на кого внимания. В иное время Кейну стало бы стыдно за своих соотечественников, за их неряшливый вид, за громкий бестактный голос, за развязную манеру поведения (Самым отвратительным из них был толстый, он в основном и говорил, а тощий больше помалкивал и озирался по сторонам, будто ища с кем бы подраться), но сейчас ему было не до критических наблюдений. Джон собрал всю свою волю в кулак, делая вид, что совсем не испугался. Мимоходом подумал, что давешняя парочка успела переодеться в более легкую одежду.

   Толстый громогласно стал рассказывать анекдот про двух евреев.

   - Как же мы быстро теряем свою политкорректность, едва выехав за границу цитадели демократии, - посетовал доктор.

   - Ну правильно, край дикарей, чего стесняться, - стараясь держаться бодро с иронизировал Джон Кейн.

   Толстый говорил, давясь от смеха:

   "Один еврей звонит другому еврею:

   - Слушай, Абрам, как ты относишься к евреям?

   - Я их ненавижу, когда они звонят мне по телефону в три часа ночи!!!"

   Тонкий в знак солидарности едва не подавился от смеха. Откашлявшись, он в отместку рассказал свой анекдот:

   "Вчера по ящику для идиотов показывали какое-то идиотское шоу, и я как идиот его смотрел".

   Толстый прыснул коктейлем от смеха и тоже закашлял.

   - А где наш Гоген? - спросил Кейн свою компанию, чтобы только не видеть тех двоих ублюдков.

   - Годо на пленэре, - ответил директор гимназии месье Жалюзи. - Пишет с натуры вечерний прибой.

   - И вот что интересно, - вклинился в разговор бригадир Охам Дженкинс (он съел свое мясо и теперь ему хотелось поговорить о высоком), - волны у него получаются всегда одни и те же. Как щепки. Как хотите, господа, но мне такое искусство не по нутру. Я целый день тружусь на причале, уж я-то знаю, какие бывают волны.

   - Вода - самый трудный элемент изображения для художника, - взял слово доктор, крутя в руках полупустую, всю в слезах, банку "Гиннеса". - Не всякий её может написать. Мне нравится, например, Рокуэл Кент...

   - Лучше всех писал воду русский художник Айвазовский, - высказал свое мнение Джон Кейн.

   - Русский реализм устарел, - высокомерно отмахнулся пан Фунек.