По окнам редакции стекали последние струи догнавшего Андрея грозового ливня. Над городом в просветах серых туч появились бочажки по-вечернему лазурно-эмалевого неба.
– Вы прикиньте, шеф, каждые тридцать пять лет эта нечисть на охоту выходит, а? Никитич говорил – органы хотели эти безобразия на происки врагов народа списать, да не получилось. Тридцать седьмой годок, приснопамятный, а?…
Борода слушал его, чуть приоткрыв рот.
– Вы в каком году освещали тот процесс?
– В семьдесят втором… Весной было, а потом засуха разразилась, три месяца дождей не было… Торфяники в Шатуре горели – об этом я тоже писал.
– А сейчас у нас который годик на дворе – прикидываете?
– Ох, слушай, да ты ж просто гений!
– Ну, гений не гений… Но!.. – Андрей воздел к небу палец. – Получается, вроде как одно поколение проходит, и все начинается снова. Как иначе это трактовать прикажете?
Они немного помолчали.
– Я окошки открою? – спросил Андрей у боявшегося сквозняков Бороды.
– Открой, сынок, открой… А то мне прям жарко от твоих – как бы это выразиться? – логических построений.
– Я только факты сопоставил, Михал Юрич. Повторяется та же история, которую вы когда-то освещали.
– Так мы же, э-э, упыря того, хм, чисто отловили и шлепнули. Согласно приговору советского суда.
– Того-то шлепнули! И того, что до войны, тоже шлепнули. Но ведь никакое животное одно жить не может. Популяция хоть какая-то минимальная должна быть. Племя!
– Да, но он тогда на людей, на женщин особенно, нападал. А?
– Все впереди, Михал Юрич, все впереди… Сейчас как узнаешь? Документов нет. Может, тогда тоже все с овечек у речек начиналось. Только никто этих событий не сопоставил. А закончилось женщинами.
– Ну, ты меня совсем пугаешь.
Главред звучно хлопнул себя по ляжкам, встал и принялся ходить по комнатке.
– Вопрос, как предупредить население, – продолжил Андрей.
– Никак. Либо не поверят, либо дел наделаем, смятение в умах поселим. Матушка тебе правильно говорила. Может, обойдется, а? Молитвой его, татя болотного, доконают? Святой Селиверст заступится за нас, грешных?