Новый год плюс Бесконечность

22
18
20
22
24
26
28
30

Он резко опустил голову и замолчал. Зато заговорил Арчи.

— Выходит, придет завтра твоя Беата? За этой… девкой?

— Придет всенепременно, — помещик поднял на служивого человека взгляд, вновь потускневший в одночасье. — Она голову Марыське-то уже заморочила. И никого в живых не оставит.

Браславский тяжко вздохнул, покачал тяжелой лобастой головой.

— Только вижу — не верите мне. И никто не верит. Ни воеводский уполномоченный — тот вообще чуть не на смех поднял. Ни пан капитан лесной стражи — тот, правда, с ведьмой поговорил обстоятельно, только тоже не уверовал в мои доводы. Не внял, значит… Да вот, гляжу, и вы норовите все по-своему сладить, к обычному дознанию свести. Известное дело, того и гляди, сыщиете, что в округе матерый волк живет, из одиночек. Вот он, дескать, всех и грызет, как мне воеводский приказчик толковал еще прошлой осенью. А тут — не волк, ясновельможные панове. Тут — сущее колдовство.

Он обвел всех троих дознавателей мутным, непроницаемым взглядом и вздохнул, как большой грустный коняга, умаявшийся после дневной пахоты.

— Уезжать вам надо отсюда, господа хорошие.

— То есть как это — уезжать? — не понял Вадим.

— Просто, — ответил Браславский. — Оборотень, он ведь как обычно? Одного-двух загрызет — и опять надолго в берлогу залезет. А уж коли взъярится, тогда будет большая кровь. Так я вам скажу.

Все дальнейшие попытки дознавателей разговорить несчастную затравленную девушку ни к чему не привели. Точно некий ключик был у нее в душе. И едва речь заходила про оборотня — этот ключ закрывал невидимый замок, что установили в насмерть перепуганном девичьем сердце лютый страх и воспоминания о пережитом. На все же другие вопросы — о прошлом, о нынешнем бытии, о Ясе — она отвечала охотно, хотя тоже немногословно. Вадим велел доставить сюда все для ночлега троих человек, еды и питья. Оборотень, кем бы он ни был, судя по словам Браславского, должен был явиться в часовню будущей ночью. Но старший дознаватель Секунда не верил никому, а оборотням — тем паче. И решил заночевать рядом уже сегодня, охраняя девушку и внеся тем самым немалую толику мужества в уже остывающее, леденеющее смертельным страхом перед неведомым молодое сердце Яся.

Устройство на ночлег много времени не отняло. Стараниями пана Митяя и его расторопных слуг у троих дознавателей скопилось теплых одеял на добрую заставу пограничной дефензивы. К тому же Арунас обзавелся доброй бутылью злого бимбера на меду и огурцах — собственный рецепт самого Браславского. По его словам, таким самогоном можно не только стужу, но и самого оборотня отогнать.

Младший дознаватель Шмуц немедленно решил проверить чудодейственные возможности «браславского бимбера», и спустя час Арунас уже крепко спал, изредка похрапывая и постанывая сквозь призрачный флер сновидений. Пан Секунда на такое явное нарушение служебной дисциплины покладисто посмотрел сквозь пальцы, тем паче что Пятрас вызвался подежурить и за напарника.

Дознавателя средней руки Цвилингу, по его собственным уверениям, одолевали тягостные мысли о судьбах нынешней словесности и прочих высоких искусств, до которых он был большой охотник. Во время службы в столице добрый Пятрас, по его словам, регулярно прочитывал все художественные журналы и книги, до которых потомки шляхты были не столь охочи, а разночинцам, одолеваемым честолюбием пополам с безденежьем, откровенно не хватало времени. И теперь Пятрас уселся в стороне от остальных обитателей этого странного убежища. При этом ему открывался неплохой вид зимней ночи в ближайшем окне, что, безусловно, способствовало размышлениям доброго поклонника изящных муз, кои так редки в наше смутное время зависти и корыстей.

Вадим устроился напротив девушки. Сбоку от нее отчаянно моргал белесыми ресницами Ясь. Так продолжалось час или более, покуда старший дознаватель Секунда не приказал тому спать и набираться сил на будущую ночь. Парень воспринял приказ с явным облегчением и несколько минут спустя уже мирно посапывал, присвистывая курносым носом в такт ночным излияниям души Арунаса.

Девушка не спала. После пережитого потрясения, после учиненного ей дознавателями решительного допроса, она все еще тяжело дышала, часто вздрагивала всем телом и временами принималась беззвучно плакать, втихомолку глотая слезы, чтобы ненароком не услышали высокие господа. В скором времени Вадиму это надоело, и он тихо присвистнул. Звук тотчас потонул в стылом воздухе под сводами часовенки, но девушка тут же притихла. Вадим покачал головой — уж его-то трудно было удивить мелкими хитростями — и прошептал наугад во тьму:

— Ну, что, дева, не спится? Не бойся, с нами ты в безопасности.

Робкое шмыганье было ему ответом. Вадим помолчал немного, а затем лениво пробормотал:

— Раз уж нам обоим не до сна, давай говорить будем. Хочешь?

Некоторое время царило молчание, после чего груда одеял по левую руку от Вадима обрела речь.

— Ладно. А о чем прикажете говорить?