Новый год плюс Бесконечность

22
18
20
22
24
26
28
30

Именно так, наверное, и должна пахнуть настоящая, истинная свобода — хвоей и ветром. А иначе, если не поторопишь сердце и крылья, твоя голубка будет очень беспокоиться.

лестница-3

Как он снова очутился на лестнице, Вадим не помнил и не знал. Прежде он спал как убитый, намаявшись невесть какими трудами, о которых не помнил даже во сне. Так, сонный и не чувствующий ничего ни в себе, ни вокруг, он оказался на следующем лестничном пролете. И открыл глаза.

Ни Пьера, ни Арчи нигде не было. Он сунул руку в карман, надеясь обнаружить хотя бы елочные фигурки, но вытащил только жесткое черное перо. В другом кармане было еще одно, на этот раз с серым отливом.

Вадим некоторое время задумчиво изучал их, после чего пожал плечами и бросил в лестничный пролет. Перья подхватило ветром, они закружились штопором, как спелые кленовые крылатки, и исчезли.

На этот раз волшебство было к нему благосклоннее — не строило ловушек и не разверзало пропасти под ногами. Даже позволило Вадиму выспаться и забыть все случившееся прежде окончательно и без следа.

Последним растаял вкус ветра во рту — медленно, неохотно, не сразу. Для этого Вадиму, не подозревавшему, откуда этот холодный смолистый запах, пришлось даже выкурить длинную мятую сигарету. Он стрельнул ее у прохожего, и тот сунул ему под нос, почти не глядя, пачку «Явы» и зажигалку. Целую же пачку покупать было не с руки — Вадим за всю жизнь так и не пристрастился к нехитрому искусству вдыхать и выдыхать дым табака, сухого и терпкого, как иные воспоминания.

День четвертый

ТО, ЧТО ТЕРЯЕТСЯ — ТО, ЧТО ПРИХОДИТ

Глава 23

Разговор в зимнем городе

Трамвай в последний раз скрипнул колесами и безжизненно застыл. Вагоновожатая отняла от уха рацию и тихо выругалась в сторону. Затем раздраженно глянула назад, в салон и торжествующим тоном объявила:

— Трамвай дальше не пойдет, с рельсов сошли. Выходите!

Пассажиры дружно принялись вставать, обмениваясь на ходу недовольными репликами. Некоторые требовали назад деньги за билеты, но большинство равнодушно выходило на улицу. На маленький островок безопасности, который сердито огибали машины, вечно спешащие и брызгающие снежной грязью из-под колес.

Она осталась сидеть, с прямой спиной, задумчивостью в лице, строгими серыми глазами.

— А вам что, не ясно сказано? — прикрикнула на пассажирку вагоновожатая. — Живо выходим, сейчас вагон цеплять будут.

И она повернулась широкой жирной спиной, обтянутой жилетиком дорожно-оранжевого цвета, и спустилась по лесенке к рельсам.

Вагонохозяйка не видела, как пассажирка встала и осторожно пошла вдоль сидений, методично касаясь высоких спинок. Возле средних дверей она остановилась. Вытянула перед собой длинный и тонкий нескладной зонт. Ощупала пространство впереди. Потом сделала нетвердый шаг, после — еще один, и оказалась на земле, на их вынужденной остановке, посередине поворота на проспект.

В тот же миг двери за ней с шумом захлопнулись. Ни к чему зря холодить салон, печки и так работают из рук вон плохо. А через полчаса вагон должны выволочь обратно и вновь поставить на рельсы. Начинался обычный рабочий день, хотя сегодня уже мало кто работал всерьез: город был полностью захвачен в плен веселыми и деловитыми предновогодними хлопотами.

Пассажирка постояла на островке безопасности, изредка поворачивая голову и прислушиваясь к окружающим звукам. Затем тихонечко пошла через дорогу, чутко ловя в уличном шуме соловьиное посвистывание далекого светофора. Наконец она пересекла полосу движения и вышла на тротуар, предварительно осторожно и тщательно обстукав бордюр. Подошла к киоску журналов и газет, невидяще оглянулась и замерла.

И тут на нее с разбегу налетел прохожий.