— Он желает сохранить инкогнито.
— Имя, или я ухожу. — Аттикус повернулся к двери.
— Тревор Манфред.
Имя показалось знакомым. Но где он слышал его?
— Он пятый в списке богатейших людей планеты, — с гордостью присовокупил Римус.
Теперь Аттикус вспомнил: несколько лет назад он читал о нем статью в «Таймс». Манфред вел жизнь отшельника, плавая по морям-океанам на огромной яхте. Известный тем, что организовал немало научных экспедиций, он, впрочем, не мог похвалиться сколь-нибудь значимыми успехами ни по числу находок, ни по научным открытиям. Полагали, что львиную долю найденного Манфред оставляет себе, и, как следствие, он не являлся желанным гостем в большинстве государств. Но если он сможет помочь…
— Вы в курсе, где я живу?
Мужчины кивнули. Аттикус в этом и не сомневался.
— Отвезите меня домой.
13
Аттикус вышел из микроавтобуса и, словно зомби, поплелся к дому. Каждый шаг давался ему с трудом: к старым душевным ранам добавились новые, и все-то они, похоже, раскрылись и враз закровоточили, причиняя жуткую боль. Он не дошел еще до выстланной сланцем подъездной дорожки, как почувствовал, что не в состоянии сделать и шага. Один лишь вид белого викторианского особняка с синими ставнями лишил его силы духа. А что его ждет внутри? Фотографии. Запахи. Воспоминания. Они атакуют и причинят большую боль, чем любое изобретенное человечеством оружие. Внутри его ждет пытка, какой не увидишь в самом кошмарном сне.
Аттикус вошел в дом. Все-таки учили же его проникать в самое пекло ада и возвращаться невредимым. Под ногами, как всегда, заскрипели ступеньки. Вот нам и первое воспоминание: Джиона научилась читать на этой лестнице в возрасте трех лет, задолго до своих сверстников. Как она удивила родителей, когда вдруг, стоя на ступеньках, начала читать вслух «Луна, спокойной ночи». К пяти годам она уже прочла «Джеймс и гигантский персик»,[18] а дальше ее было не остановить.
Всего лишь сутки прошли с тех пор, как Аттикус последний раз был дома, но, когда он открыл дверь и зашел, показалось, будто он попал в чужой мир. Все здесь было не так: выстроившиеся в два ряда в холле ботинки и кроссовки, грязные кастрюли на кухне, разбросанные на кофейном столике карточки судоку.[19] В последние два года отношения отца с дочерью были далеки от идеальных, тем не менее они порою вели заочную борьбу в судоку — молчаливое соревнование, которое хоть как-то их объединяло.
И фотографии.
Аттикус привык к тому, что по всему дому развешаны и расставлены фотографии Марии. Он не хотел их убирать, считая попытку забыть ее предательством. Любовь есть любовь, ее нельзя просто взять и стереть, спрятать, забыть… Нечего и пытаться.
«Ты можешь, — думал Аттикус, — ты можешь отомстить за утраченную, украденную любовь».
Он задерживался возле фотографий, и каждая вызывала в нем бурю эмоций — до ощущения физической боли. В голове мелькали воспоминания обо всех событиях их совместной жизни: вот они поженились, вот родилась Джиона… Последней висела фотография, на которой была запечатлена вся семья, включая его родителей и брата.
И именно этот снимок причинил Аттикусу боль наибольшую. Ведь он до сих пор не позвонил родным! Он вдруг подумал: они же знать не знают о том, что Джионы больше нет, и до сих пор надеются увидеть его с дочерью через два дня.
Аттикус медленно набирал номер, руки его дрожали.
ebooksa