От комплимента он покраснел, положил пиццу на каменный кружок и быстро разрезал.
— Бери салат и пошли есть.
Я послушно взяла деревянную чашку с зеленью и пошла за ним по дому.
— Это столовая, — сказал он без необходимости: большой стол красного дерева говорил сам за себя. — Но один или с немногими друзьями я ем здесь.
«Здесь» оказалось маленькой круглой комнатой с окнами со всех сторон. Форма у комнаты была необычная, но это смягчали бежевые плитки и жалюзи. Архитектор дома опечалился бы, узнав, что его шедевр убит безвкусной меблировкой и скукой.
Тим поставил пиццу на маленький дубовый стол и поднял жалюзи на окнах. Стал виден задний двор.
— Большую часть времени я держу окна зашторенными, иначе тут становится, как в печи, — сказал он. — Наверно, зимой тут хорошо.
Он уже накрыл стол, и посуда, как и кухня, заставила меня удивиться. Глиняные тарелки ручной работы не сочетались ни по размеру, ни по цвету, но каким-то образом дополняли друг друга, так же как самодельные глиняные кружки с крышками. Его кружка оказалась синей, с потрескавшейся глазурью по краю, а моя — коричневой и древней на вид. На столе стоял кувшин, но Тим уже наполнил чашки.
Я вспомнила дом Адама: пользуется ли он там посудой бывшей жены, как Тим — тем, что подобрала его бывшая невеста или декоратор?
— Садись, садись, — сказал он, подавая мне пример. Он положил на мою тарелку кусок пиццы, но позволил самой набрать салата и взять большой кусок непонятного яства с печеной грушей.
Я осторожно отпила из кружки.
— Что это? — спросила я. Напиток не алкогольный, что меня удивило, но сладкий и терпкий.
Он улыбнулся.
— Это тайна, но, может, после ужина покажу, как его готовить.
Я снова отпила.
— Да, пожалуйста.
— Я заметил, ты хромаешь.
Я улыбнулась.
— Наступила на стекло. Ничего опасного.
Мы замолчали и с аппетитом занялись едой.