– Он напоминает об ужасной ошибке, которую я совершила. Как вы полагаете, почему я живу на такой глубине одна?
– Почему?
– Я удалилась от людей, когда стала токсичной.
– А что случилось? Если это не слишком…
– Нет, ничего, – ответила рыба. – Прошло много лет, и боль утихла. Видите ли, как-то я обвинила одного бумагомараку в мизогинии. Я часто так делала, если было не очень понятно, о чем книга – потому что это тоже мизогиния, когда специально так пишут…
– И?
– Он попросил определить термин. Я сказала, что это презрение и ненависть к женщине…
Рыба замолчала.
– Он, наверно, спросил, к какой именно женщине? – предположил я.
– Нет. Он попросил объяснить, что такое женщина. Я не поняла коварства. Вот, думаю, дурак. Начала отвечать и впала в трансофобию. А это по тем временам считалось даже хуже мизогинии – сразу кирдык всей репутации.
Была полифоничной, а стала токсичной. Мой уд напоминает об ошибке – это мой способ попросить прощения у транс-людей, которым я причинила боль.
– Неужели вы покинули мир из-за такой малости?
– Нет, – сказала рыба. – Со временем я бы избыла токсичность. Но изменилась общая ситуация на суше.
– О чем вы?
– Видите ли… Мы думали, что будем посылать полезные сигналы мировому добру. А на нас начали строчить тупые доносы провинциальному злу. Ну вот буквально за мнения и мемчики. Прямо дышать опасно стало. Вдруг какому-нибудь дебилу с повесткой не понравится? Я даже на исповедь раз пошла, так на душе накипело…
Рыба опять замолчала. Я подумал, что расспрашивать дальше невежливо, но все же не удержался:
– И что случилось?
– Батюшка меня спрашивает: «не судите, да не судимы будете» – о чем это? И сам же отвечает: не изрекай суждений и не будет у тебя судимостей. Серафим Саровский ясно заповедал: «молчанием же большие грехи побеждаются». Пусть, говорит, в говно те ныряют, кто с этого живет. Уж на что они знают, где там красные линии, где зеленые, а где голубые, и все равно косяками тонут. А тебя, дочь моя, муж кормит. Он тебе, глядишь, и банку оплатит, если под монастырь его не подведешь. Занырни, говорит, под корягу поглубже и претерпевай… Банки я в итоге дождалась. А вот выныривать стало некуда.
Она казалась трогательной и по-своему симпатичной. Хотелось сказать ей что-то ободряющее, но неловкие слова могли ее обидеть – обычный риск при работе со сложными идентичностями. Я такого не хотел, поэтому лучше было перейти к делу.
– Вы в курсе, о чем я хочу поговорить?