Путешествие в Элевсин

– Да, – сказал я, разглядывая зеленые фигуры. – Тут довольно понятно показано… Я не помню, кто этот Гумберт, но можно догадаться, что за фрукт. Вы, может быть, прикрыли бы это…

– Никогда. Все дело именно в предельной обыденности зла. И даже, если угодно, в известном его обаянии… Вот представьте – ограбление удалось, Раскольников выехал в свободный мир, легализовал средства и дал волю фантазии. И тут-то его встречает возродившаяся нимфеткой старушенция. Если соединить два текста в один, станет видна механика патриархального насилия целиком… Пока ты юная, тебя преступно растлевают, а когда старая, убивают топором, и так из жизни в жизнь… Причем, обратите внимание, фальшивая папиросница, то есть, если буквально, влагалище для папирос, подносимое Раскольниковым старухе – это и есть то самое нежное розовое устьице, о котором он грезит в качестве Гумберта. Таков мизогинический символ якобы исходящего от женщины великого обмана, хотя обманывает – причем во всех смыслах – как раз сам мужчина со своей размокшей в унитазе папироской. Фрейд немедленно увидел бы в одном влагалище указание на второе, а во втором на первое, символический язык здесь несомненен… Я уже не говорю о том, что сначала Раскольников заложил у старухи часы, только подумайте… Время и кровь.

– Да, – сказал я, глядя на кусты, – время и кровь…

– Я сейчас готовлю лекцию для мобилизованных улан-баторов, – продолжала рыба. – Может, им будет легче, если они пройдут через искупление сознательно…

– Кто вам водоросли стрижет? – спросил я, решив сменить тему.

– Никто не стрижет, – ответила рыба. – Так оплотняются мыслеформы. Я вижу то, о чем подсознательно думаю. А увиденное в свою очередь наводит на новые мысли… Я не утверждаю, что очередной роман вашего алгоритма будет о Раскольникове и Лолите. Или о старухе и Гумберте. Я просто размышляю вместе с вами над разметкой.

– Подождите, – сказал я. – Речь идет не о романе. Алгоритм литературный, да. Но сейчас он занимается не литературой, а общим целеполаганием. Ставит, так сказать, задачи. Ведет за собой. Каких неприятностей можно ожидать?

Изощренные зеленые непристойности по краям проплывада стали увядать, и вокруг опять залохматилась морская капуста.

В этот раз рыба думала долго.

– Сложный вопрос? – спросил я. – Нужно больше информации?

– Нет, – сказала она. – Литература есть отражение национального духа, а дух целостен и неделим. Он полностью выражает себя в каждом великом творении национальной культуры. В «Преступлении и Наказании» есть все, что нам нужно. Этого примера хватит.

– Одного примера? – удивился я. – Разве можно строить такой важный анализ на одной книге?

– Вы слышали про сеть Индры?

– Нет. Что это?

– Индийская легенда. У бога Индры была сеть с жемчужинами в ячейках. В каждой жемчужине отражалась вся остальная сеть и все прочие ее жемчужины. Стоило внимательно разглядеть одну – любую – и сеть становилась видна вся. Вы сами видели – в «Преступлении и Наказании» отражается «Лолита» и наоборот. Полностью, во всех деталях – если вы знаете, под каким углом посмотреть. В каждом шедевре национального канона он виден целиком. Можно взять любой сигнатурный текст и сделать выводы на его основе. Они, как показывает опыт, будут весьма точны. Я называю это фрактальным рассечением.

– Хорошо, – сказал я. – Давайте тогда рассечем.

– Если вы читали «Преступление и Наказание», – начала рыба, – вы помните, что перед героем стоят две задачи – отмыть кровь и осчастливить человечество. Но дело не в этой двойственности per se. Такая же проблематика характерна для многих других европейских культур. Сложность в том, что в нашем случае это обратная двойственность.

– То есть?

– Русская душа сначала хочет сделать второе и только потом – первое.

– А! – сказал я.