– А муж у нее кто? Из наших, милицейских?
– Нет, он в театре работает.
– Артист, что ли?
– Ну… такой, не выдающийся. На третьих ролях. «Кушать подано» или «Гонец из Пизы прибыл». Зато профорг труппы.
– Ясненько. И как с ним живется? Находят общий язык?
– Конечно, – Юра немало удивился вопросу. – Иначе зачем бы они женились?
– Ну, мало ли, – туманно откликнулся Абрамян. – Всякие обстоятельства бывают. Помнится, тогда, на деле Астахова, я чуть с ума не сошел, пока общался со всеми этими театральными и оперными деятелями. С ними же невозможно нормально разговаривать!
Юрий сообразил, что в этом месте нужно сыграть удивление. Удивляться-то было нечему, отец во всех подробностях пересказал ему все разговоры, которые он в те дни вел с Абрамяном. И про кантилену, и про верхнее до, и про то, как раздражало все это оперативника, как он злился и негодовал.
– Это как? Почему невозможно?
– А ты сам попробуй. Спросишь у них, например, кто мог желать зла потерпевшему, а они тебе в ответ такое загнут – ни слова не поймешь. Лепят чего-то про драматургию образа, про диапазон, про эластичность связок… Говорят так, что из трех слов два ты не знаешь. И что прикажешь делать? Останавливаться и просить каждое непонятное слово разъяснить? Я разок попытался, вышло только хуже. Сначала куча времени ушла на то, чтобы объяснить, что это слово означает, а потом на меня стали смотреть как на вошь, с которой вообще нет смысла разговаривать. Да я не гордый, плюнул бы и стерпел, но время, время… Сроки-то горят, а тут пока разберешься – поседеешь. Спрашиваю у них: кто, мол, мог желать смерти Астахову, были ли враги, а они несут хрень какую-то, вспоминают давние склоки, кто кому что сказал, да как посмотрел, да не ту ноту взял. Один чувак вообще начал рассказывать, как какой-то певец, не Астахов, другой совсем, сто лет назад обругал эту… как ее… ну, которая на рояле аккомпанирует. Ну совсем не в дугу! Они как будто не слышат вопросов, треплются про то, что им самим интересно. Короче, публика такая, что с ней каши не сваришь. Хорошо еще, что на месте обнаружения трупа была фотография, с ней дело легче пошло, а без нее мы бы на историю с балериной не вышли. Просто не хватило бы терпения вытаскивать сведения из этих музыкантов, будь они неладны. Но все равно оказалось, что пустышку тянули. Никакого отношения эта несчастная девица к убийце не имела, Лаврушенков просто использовал первую попавшуюся фотографию, какую нашел у Астахова на даче. Ты же дело читал, должен помнить, чего он в своих показаниях говорил.
Да, Юрий помнил. Виктор Лаврушенков на допросах показал, что неоднократно видел девушку (Лилию Бельскую, как следовало из показаний свидетелей) вместе с Астаховым, когда она приезжала к нему на дачу. Потом она перестала приезжать, а позже Лаврушенков,
Да, без записки фотография выглядела случайно выбранным элементом декорации. Но записка все портила. Не будь у Лилии Бельской «выездного» жениха-переводчика, не будь у нее задушевной подружки, брат которой одно время был любовником балерины, а потом женился на дочери члена ЦК КПСС, записку можно было и не прятать, ее наличие никого не напрягало бы. Соприкасаться в расследовании с высшими партийными органами и с КГБ опасно. Ну их, от греха подальше. Тем более они ни при чем. Никаким боком, как выяснилось.
Но есть и другое объяснение. Совсем плохое. Даже хуже, чем то, о котором Юра недавно говорил со своим отцом.
Из ресторана Александр Геворкович, обменявшись короткими понимающими взглядами с официанткой Мариночкой, царственно отбыл на служебной черной «Волге», а Юра на автобусе доехал до станции и сел в электричку.
Заниматься линией жениха-переводчика не дадут, это очевидно. И точно так же очевидно, что никто не позволит лейтенанту Губанову даже на километр приблизиться к зятю высокопоставленного партийного чиновника. Конечно, прошло много лет, все могло сто раз измениться. Например, брат воздушной гимнастки, подружки Лилии Бельской, давно развелся со своей женой, перестал быть зятем члена ЦК, точно так же, как и его тесть мог умереть и перестать быть членом этого самого ЦК. Знать бы их имена – можно было бы аккуратненько выяснить, где теперь эти люди и есть ли шанс к ним подобраться… Но Абрамян ни одной фамилии не вспомнил, кроме потерпевшего и преступника.
Ладно, будем считать, что этот путь закрыт. Никто не позволит лейтенанту милиции Губанову лезть так высоко, если за его спиной не стоит номер возбужденного уголовного дела. Что остается?
Остается театр. Государственный академический Большой театр Союза ССР, где ничего, кроме истории с балериной Бельской, узнать не удалось. А вдруг было еще что-то? Или было, но не в Большом, а в другом месте, но связанное именно с профессией вокалиста? Абрамян и его сотрудники разобраться не сумели, не было времени, сверху давили, а собственных знаний не хватало. Отец в свое время очень доходчиво объяснил Юре необходимость разностороннего образования как раз на этом примере.
Но как попасть в Большой? Как проникнуть туда, не имея полномочий? Как заставить людей отвечать на вопросы?
Вика! Вот кто может помочь!
Осенью семьдесят седьмого, когда лейтенант Губанов еще и двух месяцев не прослужил в уголовном розыске, личный состав ознакомили с приказом: в связи с проведением в Москве Международной книжной выставки-ярмарки каждое районное управление внутренних дел должно откомандировать сотрудников для обеспечения общественного порядка и пресечения преступных посягательств на территории проведения мероприятия. В число откомандированных попал и Юрий.