Мой календарь
Очередной «международный день», к которому стоит присоединиться — Всемирный День Воздержания, World Temperance Day. Отмечается с начала ХХ века, когда во многих странах начали бороться с пьянством. Бедным, наивным землянам, жившим до мировых войн, казалось, что Диавол таится в бутылке. (Гитлер, как известно, был трезвенник. Худшие злодеи человеческой истории вообще, как правило, не дружили с Зеленым Змием — ими управляли рептилии пострашнее).
Только ради бога не подумайте, что я против temperance. Я — за. Но это слово надо переводить на русский язык правильно: оно означает не «воздержание», а «умеренность», и тогда всё встанет на свои места.
Пить, конечно, нужно в дозах, когда вино — лекарство, а не яд (помните Парацельса?). И умеренным во всех привычках, которые могут отравить душу или тело, быть тоже необходимо. Душа — это вы сами, а ваше тело — ее лучший друг.
В этой связи давайте помянем Франциска Ассизского, у которого сегодня день успения — праведник переместился из этой жизни в Ту 3 октября 1226 года.
Святой Франциск называл тело ласково — «другом-осликом», который везет на себе душу. Относитесь к своему ослику по-доброму, и он не споткнется.
Во имя международной солидарности и аскезы чокаемся минералкой.
Международные инициативы продолжают нас радовать. Грянул Random Acts of Poetry Day, День Рэндомных Поэтических Актов.
«Рэндомных» в данном случае означает неорганизованных, стихийных. Вообще-то ничего особенно вакхического в этот день не устраивают — любители поэзии или просто графоманы пишут мелом на асфальте и стенах всякие вирши. Если классические, то хорошие, если собственного сочинения, то как правило не очень.
Но мне нравится сама идея: «смазать карту будня, плеснувши краску из стакана». В смысле — «показать на блюде студня косые скулы океана». Выпустить наружу поэзию, которая у каждого из нас (ну, почти у каждого) живет в душе и в обычные дни стесняется себя продемонстрировать.
Сегодня — выпускайте ее, на то есть законное основание. Учудите что-нибудь рэндомно-поэтическое, необязательно связанное со стихами. В конце концов мы уже сто с лишним лет, с бурлюковских времен, живем в мире акционизма.
Хотя бы нарядитесь как-нибудь сумасбродно. Или станцуйте на улице. Короче, плесните краску из стакана.
В шестидесятые, когда я был подростком, все взрослые вокруг млели от французского шансона. Жак Брель! Брассанс! Мирей Матье!
Я, разумеется, тоже относился к числу франкоманов. Моим абсолютным кумиром была Мари Лафоре. Она казалась мне идеалом красоты, а ее песни — лучшей музыкой на свете.
Я очень любил программу «Время» — самый ее конец. Новости про соцсоревнования, про закрома Родины и про борьбу трудящихся США меня не интересовали, я слушал только про погоду. Шел на звуки метеосводки, как на пение Сирены.
Дело в том, что про снегопад в Воркуте и ураганные ветры на Чукотке там рассказывали под мелодию песни «Манчестер-Ливерпуль», а она была из репертуара Мари.
Ах, Мари Лафоре… Ее неземной красоты лицо, ее голос, да и сама Франция были из мира недостижимого, как планета Марс. Я был уверен, что никогда ничего этого не увижу наяву.
Прошло много лет. Я жил во Франции. Однажды щелкал телепультом и вдруг замер. Показывали Мари Лафоре, давно уже сошедшую со сцены, полузабытую. Я сразу узнал постаревшее, но все еще очень красивое лицо. Сделал погромче звук — и скоро пожалел об этом.
Королева моего детства несла несусветную, параноидальную чушь про таинственную всемирную организацию (кажется, тамплиеров), которая подвергала ее каким-то зловещим преследованиям. У бедной старушки то ли помутился рассудок, то ли его никогда и не было.
И стало мне очень жалко — не столько певицу, сколько себя. Я поскорей выключил телевизор, нашел в интернете песни той поры, когда Мари Лафоре была прекрасна, и долго их слушал, чтобы развидеть увиденное.
И у меня получилось. Развидел. Красота никуда не делась, я ее не выдумал.