Пирофилакс сокрушенно развел руками и тут же доказал, что наговаривает на свою память:
– Когда мы виделись? Девятого мартуса пятнадцатого индикта?
– Точно так, отец, – почтительно склонил голову Дамианос.
Ничего родственного в этом обращении не было. Все аминтесы называли пирофилакса «отцом» – в том числе, говорят, и новые, купленные на рынке. Скола была и остается одной семьей.
– А перед тем мы виделись… первого февраля тринадцатого года. До того, постой-ка… в квинтилисе восьмого года, двадцатого числа… – продолжил пирофилакс, щурясь на огонь лампы.
Если б Дамианос так хорошо его не знал, то вообразил бы, что перед встречей отец заглянул в биографос и хочет произвести впечатление. Но зачем великому человеку красоваться перед аминтесом второго разряда? Кириану нравится проверять свою исключительно цепкую память, только и всего. Сам Дамианос мог перечислить все эти даты не задумываясь, без малейшей запинки. Каждая из тех встреч была вехой в его жизни. Станет вехой и нынешняя, никаких сомнений.
Что-то в отце изменилось. Постарел? Да, но не только. Никогда прежде он не вглядывался в лицо одного из своих бесчисленных сыновей так пристально.
– Да, я постарел, – опять услышал мысль Кириан. – Стал болтлив. Мне хочется с тобой поговорить… И мы обязательно поговорим. Но сначала – о деле. Тебя ждет новое задание.
Дамианос поклонился. Разумеется, новое задание – что же еще? Так происходило всегда: срочный вызов к пирофилаксу, потом отъезд. И пора бы уж. Надоело торчать в Элизии.
Кириан посмотрел на клепсидру.
– Пойдем. Через четверть часа мы должны быть в Консисторионе.
Удивить Дамианоса было непросто, но тут он вздрогнул. Потом решил, что ослышался:
– В Консисторионе?
В тронном зале для парадных аудиенций? Дамианос никогда там не бывал и не думал, что попадет. Аминтесу это не по чину, да и вообще – зачем?
– Базилевс примет лангобардских послов, а сразу после этого даст нам личную аудиенцию.
«Нам»? Но ни о чем больше Дамианос спрашивать не осмелился. Когда у пирофилакса делалось такое лицо, как сейчас, вопросов задавать не следовало.
…Через шумную площадь Августеон они шли пешком. Попросту, бок о бок, будто и в самом деле отец с сыном. Перед выходом Кириан облачился в лазоревый хитон патриция, но поверх накинул старый серый плащ, и никто на скромного старика не пялился. Чуть сзади, словно сами по себе, прогулочной походкой следовали двое «гибких».
Перед тем, как войти в величественные бронзовые врата дворцового ансамбля, пирофилакс скинул плащ на руки подлетевшему телохранителю, и гвардейцы-экскубиторы склонили сверкающие шлемы перед золотой медалью с изображением Неопалимой Купины – знаком Оберегателя Огня. Один, звеня посеребренными доспехами, довел приглашенных через двор до дверей первого из дворцов, Юстинианова, и передал на попечение внутренней стражи, златолатных великанов-кубикулариев, рядом с которыми Дамианос почувствовал себя карликом. Он еле доставал сопровождающему макушкой до плеча.
Прошли великолепной залой, пол которой был выложен разноцветным мрамором, а стены украшены мозаичными панно, живописующими великие победы империи.
На широкой аллее, где колонны со скульптурами стояли гуще, чем деревья в лесу, пирофилакса приняли силенциарии, охранявшие священную особу базилевса. Эти были без доспехов и в мягких сапогах пурпурного императорского бархата – производить какой-либо шум им строжайше воспрещалось, и само их название означало «тишайшие». Рядом с ними Дамианос поневоле стал шагать на цыпочках.