Добрыня резко повернулся к окну, Ингварь – к двери. Оторвался от рога и Сатопа.
– Что это? – спросил он, вытирая мокрые губы.
– Это смерть твоя, собака! – Взметнув из-под стола руку, Борис ударил половца ножом в подвздошье. Сшиб с лавки на пол, прижал коленом грудь. – Твои ланганы мертвы. Сдохни и ты!
Ингварь с Добрыней вскочили, потрясенные.
Скользящим движением Борис отрезал раненому кончик носа и сунул в разинутый, хрипящий рот.
– На-ко, просморкайся!
И много раз, бессчетно, стал бить ножом куда придется. Во все стороны полетели красные брызги. Половец уже лежал не шевелясь, а Борис всё бил и бил. Насилу Ингварь и Путятич его оттащили.
Вырываясь, брат бессвязно кричал:
– После Адрианопольской битвы… когда я, как куль… как куль связанный лежал… Он, гад, подошел, сапогом пнул… А потом из ноздри на меня сморкнулся! Хан Сатопу нарочно сюда прислал! Мне в оскорбление! Напасть хочет!
– Да почему напасть? – Ингварь тоже закричал, отчаянно. – Он проверить хотел, лад у нас с тобой или нет. Коли дружно живем – нечего нас и трогать! А теперь что? Война! Да какая! Без пощады, дотла!
Борис не слушал:
– Не прощу… С одним псом поквитался. Но и Тагызу не спущу. Он меня на пиру ниже куренных и кошевых сажал, с простыми ланганами! Потешался! Пускай теперь похохочет!
Раздался странный прерывистый звук. Это икал протопоп, застывший с раскрытым ртом, из которого свисал кус баранины.
Настроения у Бориса менялись быстро. Только что трясся от лютой ярости, а тут покатился со смеху.
– Ой, Мавсима-то… Зев разинул! Прикрой, ворона залетит!
Поп выплюнул мясо, бухнулся на колени, забормотал молитву. На Бориса он не смотрел.
– Господи, что ж теперь будет… – тоскливо пробормотал Ингварь и попятился – к сапогу, словно змея, подбиралась струйка крови.
– Война будет, – пожал плечами Борис. – Или мы их, или они нас. Это как Бог рассудит.
Добрыня глядел на него с ненавистью.
– Бог судит за тех, у кого копьев больше. Тагыз созовет все свои курени, кликнет на помощь других ханов. Куда нам против такой силы?