Вопрос был моральный, из числа трудноразрешимых. Допустимо ли человеческому существу лишать жизни другое человеческое существо, ежели оное пытается тебя умертвить?
Недопустимо, сказал себе Луций. Лучше погибнуть. Но мучило сомнение: достанет ли воли пожертвовать собой во имя великого принципа? Не возобладает ли над волей самосохранительная потреба, именуемая инстинктусом?
Пока молодой человек терзался внутренней дискуссией, полк выдвинулся на передовую позицию. Впереди простирался широкий луг, за ним – пологий холм, поросший березовым лесом. Там, верно, ожидали приготовившиеся к обороне австрийцы, но за листвой их было не видно, и Катину вообразилась аллегория: вот неразумное человечество собирается атаковать самое Природу, свою зеленую матерь.
Взвод стоял во второй шеренге, смотреть приходилось через плечи впереди стоящих.
– Заряжай! – прокричали сержанты. Катин повторил команду для своей капралии. Заскрежетали шомпола. Пулю Луций не положил, лишь насыпал пороху и забил пыж.
Барабаны забили чаще.
Марш-марш! Вперед!
– Раз, два, три! Раз, два, три! – орал Карповиц.
Рота катилась по полю суетливой синей многоножкой.
– Первый плутонг, к залпу готовьсь!
Передняя шеренга, не замедляя хода, выставила ружья дулами вперед. Катин приготовился оглохнуть, но гром ударил не рядом, а поодаль.
Березняк вдруг изрыгнул языки пламени и дымные струи. Это разом выпалили австрийские пушки. Прицел был взят низко – земля взлетела комьями и травяными пуками в полусотне шагов перед строем.
– Первый, пли!
Гренадеры передней шеренги произвели залп и слаженно повалились наземь. Всё окуталось дымом.
– Второй, пли!
Разрядив свое никому не опасное ружье, Луций поскорей упал ничком, чтоб не угодить под залп третьей шеренги.
– Третий, пли! Четвертый, пли! Пятый, пли! Шестой, пли!
Мимо, невидимый в пороховом тумане, пробежал Карповиц, вопя:
– Капралы, подымай сукиных детей! Лупи их! Примкнуть штыки!
– Ребята, вставай! – крикнул и Луций.