Казначей и Карл-Йоганн обменялись взглядами, в которых читалась снисходительность к невежеству его светлости.
– Видите ли, дядя, – деликатно объяснил юноша, – современный банк это не совсем то, что вы себе представляете. Деньги в нем не хранятся, они размещены там, где могут приносить прибыль.
– На Амстердамской бирже, я полагаю, – сказал Драйханд. – А для дополнительной гарантии безопасности наш банк предложит и Берлину, и Вене разместить у нас средства под очень высокий процент. Тогда ни Пруссия, ни Австрия не захотят резать курицу, которая несет золотые яйца.
Герцог уронил голову, пробормотал:
– Я гляжу, вы отлично спелись… Бог с вами, мне уже все равно…
Теперь, увидев, что старая власть окончательно сдала свои позиции, к обсуждению присоединился и министр.
– Однако для учреждения банка нужен стартовый капитал, и немалый. Где мы его возьмем?
– Если княжество пообещает евреям все права равенства, с этим сложностей не возникнет. – Казначей выжидательно смотрел на принца.
Тот заявил:
– Это будет сделано вне зависимости от того, дадут евреи денег или нет. Гартенлянд провозгласит полную свободу совести.
Луциус отметил, что сказано это было негромко – вероятно, чтобы не разбудить высокопреподобного Эбнера, который задремал под скучную экономическую беседу. Мальчик-то, выходит, не только стратег, но и тактик!
– Тогда гарантирую: деньги будут, – уверенно изрек казначей. – А с деньгами можно своротить горы.
И дальше разговор повернул на детали и подробности, касающиеся редактуры и обнародования великого манифеста.
Я свидетель настоящего чуда, восторженно думал Катин, по своей секретарской должности записывая все принятые решения. На моих глазах мир вознамерился стать чуть-чуть лучше. А некая малая его часть может улучшиться даже изрядно. Рай не рай, но нечто еще не бывалое в этой крошечной стране возникнет. Какой великий, какой счастливый день!
Громкий стук прервал сладостные мысли. Несчастный больной повалился на пол и остался неподвижен. Оборвав себя на полуслове, принц кинулся к дядиному креслу.
Члены Гофрата вскочили, а из-за альковного полога выскользнул желтолицый господин в черном камзоле и синих очках.
– Не трогайте герцога! – крикнул он с деревянным берлинским выговором. – Отойдите!
Карл-Йоганн оглянулся.
– Доктор Бауэр, как хорошо, что вы здесь! Помогите дяде! Что с ним?
Лейб-медик присел на колени, потрогал пульс, приложил ухо к груди, приподнял пальцем дряблое веко.