– Ты в порядке? – вновь нарушил тишину голос довольной Лены.
– Да… Почти.
– Слушай, а он реально твой парень? Я в шоке! И ты скрывала, что хозяин «Алигьери» – твой мальчик! Я в тройном шоке! Ну ты и вероломная женщина! Теперь твоя прямая обязанность – познакомить старую подружку с каким-нибудь его богатеньким дружком и обустроить ей, то есть мне, личную жизнь. Мой нынешний чувак дает мне мало денег.
Лида молчала. Ее полет заканчивался.
Зачем она сюда пошла?! Опозориться перед бывшим и этим парнем из фиолетовой машины?
Лучше забыться… Жаль, что действие «Феи» не вечно.
Петр вернулся через минут двадцать, в сопровождении пары охранников, уже без пиджака, в рубашке с закатанными рукавами, потирая отбитые костяшки левой руки – он был левшой, поэтому и бил левой рукой. Бил хорошо, с силой, вымещая всю свою злость и нервное напряжение. Психологи говорили, что свою агрессию и недовольство можно выместить на подушке, а Петр вместо подушки использовал человека. Только что его парни там, в подвале, держали обнаглевшего скота, пытающегося вырваться, а он его бил, ничуть не переживая, что их много, а противник – один. Петру было все равно. Главное, он добился своей цели: хорошенько врезал недоумку, оскорбившему его. И заодно его другу – но уже не сильно. А потом велел выставить этих двоих вон из «Алигьери» и проследить, чтобы их никогда сюда не пускали. Он видел, как около стоянки девчонка этого умника кричала, что нужно вызвать «скорую», а тот успокаивал ее и друзей и говорил, что все хорошо. Этот излишне смелый тип не будет вызывать ментов и не будет никуда жаловаться. Его хорошенько припугнули.
Петр вновь взглянул на свои ободранные костяшки и довольно улыбнулся, поправив очки. Да, многие моральные принципы были далеки от этого славного представителя семьи Смерчинских. Зато он здорово набил морду полудурку, посмевшему что-то сказать ему, Петру. И удовлетворил собственную злость вкупе с мстительностью. Теперь хотел заняться Лидой. Кажется, она очень мила.
– Пошла вон, – кинул он злой взгляд на обрадовавшуюся было Ленку, усевшуюся прямо на ручку одного из бархатных, кофейного цвета кресел и вновь закинувшую ногу на ногу, так, чтобы разрез ее юбки был хорошо виден молодому человеку.
– Что? Но я…
– Вон, я сказал, – даже не взглянул на нее Петр и, видя, что побледневшая Ленка не двигается, кинул охране: – Уберите ее. Кто ее впустил? Ты? Я что, не ясно дал понять, чтобы ты препроводил в мой кабинет только ее? – теперь он кивнул на ни на что не реагирующую Лиду.
– Ясно, Петр Андреевич, – отозвался растерянно секьюрити, – но она сказала, что подруга вашей девушки.
Смерчинский хлопнул ладонью по столу. Они что, все поголовно тут дегенераты? Действительно приняли эту высокую начинающую алкоголичку за его девушку?
– Она сказала? Она тебе платит? Нет? Ну, тогда и убери ее. Раз она ее подруга, а не твой босс. – Синие недобрые глаза парня вновь посмотрели на Лиду, полулежащую на мягком диване, – препроводите ее в приятное место. В кальянную. Или куда-нибудь еще. Проваливайте! Все вон.
Да, его характер был не самым сахарным. Хотя иногда молодой человек в дорогих очках был очень вежливым и казался даже интеллигентным.
Лену выпроводили. Она, зло оглянувшись на одноклассницу, покинула шикарный кабинет. А Петр медленным шагом подошел к Лиде, прикидывая в уме, что ему с ней сделать. Сел рядом с ней, внимательно посмотрел в лицо с закрытыми глазами, на шею, обнаженные плечи, опустил взгляд ниже, неизвестно почему хмыкнул. Изучив Лидию вдоволь, он осторожно взял ее за подбородок и повернул неподвижное бледное лицо к себе. Ему понравился изгиб ее губ, и парень, улыбнувшись, провел по ним указательным пальцем, едва касаясь. Красноватые непонятно от чего глаза с темно-коричневыми радужками распахнулись и уставились на молодого человека.
– Еще раз привет, Лида, – без особенной доброты улыбнулся Петр ей. Он наклонился еще ниже и, прищурившись, глядел в ее усталые глаза, уже собираясь поцеловать, точно зная, что не остановится, даже если она будет вырываться. Наклонился еще ниже. И еще. Он уже прикидывал, как поудобнее заломить ей руки при необходимости, как девушка вдруг подняла ладонь и, коснувшись его щеки пальцами, на которой еще виднелась плохо стертая кровь, произнесла тихо-тихо:
– Больно?
Он остановился и замер. Не от звуков ее голоса и не от ее неожиданно нежного жеста, а от того, что она, правда, беспокоилась за него. Ложь Петр умел чувствовать на расстоянии, впрочем, как и искренность. Так сказать, фамильная психологическая черта Смерчинских.
– Тебе больно? – опять спросила Лида и добавила: – Мне тоже. У меня очень болит сердце.