— От налетчиков защищаться.
Я попытался на мгновение представить себе Ману вооруженным виджилянтом — члена «комитета бдительности», коротконогого, с большим животом, в перепачканном жилете и помятых шортах, изжеванной сигарой во рту и со старинным ружьем наперевес. Нет, невозможно.
— Ну, так это было? Ты пришел сюда и заснул…
— Не сразу. Я… как бы это сказать… присел отдохнуть. Ни в кого стрелять не собирался, просто попугать хотел. А ружье — для самозащиты.
— Но так ничего и не обнаружил, верно?
— Ну да, не совсем.
— Как это понять?
— Э-э, не хотелось бы говорить. Неловко. — Он помолчал немного, потом, перейдя почти на шепот, добавил: — Понимаешь, я никому еще об этом не рассказывал.
— Все в порядке, Ману. Тайна вклада гарантируется. Слово чести.
Нетрудно было заметить, что мой насмешливый тон ему не понравился.
— Все просто. Они приходили сюда той ночью. Я их ждал. А потом уснул.
— И пока ты храпел в своем шезлонге с ружьем в руках, они стащили кроликов.
— Не надо насмехаться. Тут не до смеха. К тому же ты дал слово чести, помнишь?
Если Ману и шутил, то только наполовину. Я прикусил язык.
— Ладно, так что случилось, пока ты спал?
— Откуда мне знать? Единственное, что я почувствовал, так это что они танцуют фламенко на моих яйцах. Может, отсюда и вошки. Если, конечно, они есть. И еще они украли двух кроликов и оставили вот эту штуку в клетке.
Ману махнул рукой в сторону крольчатника. Только теперь я заметил, что к клетке привязана за огромные уши мягкая детская игрушка — криво ухмыляющийся серый кролик в рабочих брюках из саржи. Я с трудом удержался от смеха. Подвешенный таким образом кролик был похож на нечто вроде талисмана или пугала, отгоняющего тех, кто вздумает покуситься на крольчатник.
— И еще, — продолжал Ману, — они вставили в ствол ружья цветок — гвоздику.
— Что ж, неплохо, — улыбнулся я, представив, как от души наслаждается этой игрой Фионула — девочка с многочисленными наколками и носом картошкой.
— Неплохо? — взревел Ману. — Да они из меня дурака сделали. Ты сам-то на чьей стороне? Проклятые хиппи.