— Ни хрена себе! — воскликнул Гулый, широко открыв глаза.
— Это что за деньги? — спросил Несвицкий.
— Не знаешь, что ли? — удивился Владислав. — Европейские экю.
— Вижу в первый раз, — признался Николай.
— Ну, ты даешь! — напарник взял в руки пачку салатового цвета. — Может где-нибудь в Сибири их не знают, но в наших банках с руками оторвут. Твердая валюта. Наш ефимок по сравнению с экю и рядом не стоял. Постоянно обесценивается.
— По какому курсу меняют? — спросил Несвицкий.
— Пять ефимков за экю.
— А сколько получает ополченец?
— Рядовой контрактник сто пятьдесят ефимков в месяц.
— На жизнь хватает?
— Едва, едва, — вздохнул напарник.
— Как поступим с деньгами?
— Ну… — Гулый опустил глаза. — В батальоне трофеи положено сдавать. Но ты доброволец, не в контракте. Тут правила просты: что с бою взято, то свято. Сам решай.
Николай задумался. Владислав смотрел все так же в землю, не выпуская пачку из руки.
— У погибших ополченцев остались семьи, так? — спросил Несвицкий.
— У всех, — кивнул напарник. — Жены, дети. У холостых — родители.
— Поступим так, — решил Несвицкий. — Деньги пересчитываем и поровну поделим на всех — по доле на живых и родне погибших ополченцев.
— Хорошо, — ответил Владислав, и голос его дрогнул.
— Займись, — сказал Несвицкий. — Я тут соберу себе.
Пока напарник раскладывал пачки по номиналу, при этом шевеля губами, Несвицкий подобрал себе белье, носки — из ненадеванных, конечно. В одном из рюкзаков нашлись спортивные штаны и джемпер с капюшоном. Николай прикинул на себе — сойдут. Забрал. Но самой ценной из находок оказались новенькие берцы — темно-коричневые, на толстой, с рубленным протектором подошвы. Размер, похоже, что его. Присев на землю, Николай переобулся и, встав, прошелся возле рюкзаков. Супер! Нигде не жало, подошва пружинила, лодыжка с голенью зафиксированы и защищены от травм.