Принц Крови,

22
18
20
22
24
26
28
30

Еще сильнее запахло жасмином и ягодами…

И если бы из серебряной лодки на берег не шагнула Королева Зимы — неизвестно, удержался бы Филипп или нет.

Но одно присутствие Мэб резко охлаждало все страсти и все чувства, кроме двух: восторга и страха. Волосы у нее были белые — абсолютно белые! — искрящиеся, как снег, чуть отливающие синим, голубым и розовым. И кожа была белой, чуть голубоватой. Глаза цвета грозового неба. Синие губы… У нее были синие губы! Вот уж кого Филипп не хотел бы целовать! И даже попробовать на вкус. Белый плащ, расшитый серебряными снежинками, переливался, как снежный покров, как ее волосы, по плащу разбросанные, и платье на ней было белое, с узором, напоминающим иней. На голове у Мэб была корона — не то изо льда отлитая, не то из хрусталя сотворенная, не то и вовсе из алмазов — ослепительно сверкали грани высоких, острых зубцов.

Зимний Рыцарь, следовавший за королевой, был предсказуемо одет в серебряные доспехи с тем же узором инея. Красивый юноша. Угрюмый и бледный, но в чем-то даже интереснее, чем золотистый красавец — Летний Рыцарь. И губы у него не пугающе-синие, как у его королевы, а только бледнее, чем у людей, словно Зимний Рыцарь замерз.

Четвертая лодка, черная лодка, достигла берега. Но стоявший в ней фэйри не пожелал ступить на землю. Король Слуа так и стоял, плотно завернувшись в свой черный кожаный плащ. Он тоже был бледен, едва ли не бледнее Зимнего Рыцаря, и тоже мрачен. Его присутствие нервировало…

Да, фэйри прекрасны, но скорее бы все это кончилось!

Де Камброн заговорил с ними. Отвечала ему только Моргана, как он и предупреждал. По его знаку Филипп опустился на одно колено и склонил голову перед королевами Лета и Зимы. Потом встал и трижды подтвердил свое согласие подписать договор. В руках у Морганы появились — словно из воздуха соткались! — пергамент с текстом и перо: не гусиное, а какой-то неведомой синей птицы. Филипп взял перо и оставил росчерк под длинным, бесконечным рядом подписей. Он успел найти взглядом подписи отца и брата прежде, чем Моргана свернула документ.

Де Камброн, не вставая с колен, достал из холщовой сумки корону Истинного Короля и протянул ее Моргане. В ее руках корона словно ожила: казалось, ветви, цветы и колосья то превращаются в настоящие, то обратно становятся золотыми. Опалы засияли так, словно на них упал отсвет пламени. Моргана подняла корону над головой, что-то произнесла и передала ее Титании. Та повторила то же действие и те же слова, и передала корону Мэб. От Королевы Зимы корона перешла обратно в руки Морганы. И она торжественно возложила ее на голову Филиппа.

Будь Филипп человеком, он бы в этот момент вздохнул с облегчением: все уже позади, почти позади! И, наверное, будь он человеком, в следующий момент он умер бы на месте от ужаса…

Потому что одиноко стоявший в черной лодке Король Слуа вдруг распахнул свой плащ, оказавшийся не плащом, а гигантскими крыльями, кожистыми, перепончатыми, как у летучей мыши, и, перелетев с лодки на берег, схватил Филиппа за плечи, и склонился к его лицу… Глаза у Короля Слуа напоминали кошачьи — желтые, с узким вертикальным зрачком. Губы были еще хуже, чем у Мэб: черные. А зубы, которые он приоткрыл в улыбке, — зубы у него были, как иглы, с загнутыми внутрь кончиками. Полный рот острейших иглообразных зубов. Улыбнувшись, Король Слуа быстрым, змеиным движением склонился и укусил Филиппа за шею. Боль от укуса была ужасающей, за гранью человеческих и даже вампирских представлений о боли. Филипп не сдержал крик. И в тот же миг Король Слуа отпустил его. Нет — отшвырнул так, что вампир, при всей своей силе и ловкости, не удержался на ногах.

Жуткие зубы и черные губы Короля Слуа были вымазаны кровью Филиппа. Фэйри медленно, с наслаждением облизнулся. Язык у него был длинный, узкий и тоже черный.

Моргана спокойным мелодичным голосом произнесла какую-то фразу. Потом настойчиво повторила ее. И де Камброн, выглядевший таким испуганным, словно это его укусил Король Слуа, перевел:

— Лето и Зима, и все правители и подданные мира фэйри признают вас Истинным Королем Франции. Король Слуа тоже признает ваше право на власть и венец, но он попробовал вашей крови и теперь его устам достаточно назвать ваше имя, чтобы вы явились на его зов и приняли суровую кару: в случае, если вы пойдете на поводу у темной половины своей сущности или пожелаете как-то нарушить договор с фэйри.

— Я понял, — пробормотал Филипп заплетающимся языком. — Но в договоре не слишком много пунктов, что я могу нарушить. Там вообще один пункт… Я разрешаю им находиться на землях Франции. И все.

— Они прежде не имели дела с вампирами, мой принц. Думаю, проблема в этом. Я сам не вполне понимаю ход их мыслей. И вряд ли кто-то из смертных или из тех, кто родился смертным, сможет их понять.

Шатаясь, Филипп поднялся. Удивительно, но корона крепко держалась на его голове: не свалилась во время падения. Рана на шее дьявольски болела. Дьявольски… Вот с кого рисовали дьявола! С Короля Слуа! Ему только рогов не хватает. И еще одного лица — на заднице. Впрочем, его задницы Филипп не видел… И не хочет, совершенно не хочет видеть… Что, если фэйри читают мысли и Король Слуа обидится за непочтение? Черт, скорее бы они ушли, скорее бы…

Словно повинуясь его мыслям, фэйри вернулись в свои лодки.

Король Слуа и обе королевы с рыцарями отплыли. Не попрощавшись. Манеры у фэйри оставляли желать лучшего.

Вивиана вошла в свою белую лодку, а Моргана задержалась и что-то сказала де Камброну. Что-то, в ответ на что старик залился благодарными слезами и упал к ее ногам, целуя подол ее траурного платья. А потом Жозеф-Мари де Камброн шагнул к белой лодке… Чуть помедлил, обернулся, посмотрел на Филиппа отстраненно и нежно, словно на ребенка, с которым прощается навсегда.

— Госпожа Моргана сказала, что меня удостаивают высочайшей чести. Как последнего в моем роду, как последнего Хранителя Тайны, за многие века нашей преданной службы… Они забирают меня с собой на Авалон. Я увижу Остров Яблонь. А вам, мой принц, я желаю править долго. Или вечно. И помните их истинные имена. В случае великой беды вы сможете их призвать.