– Гнилые края, тут ты или под бубновыми через раз дышишь, или вообще о кислороде забудь. Платный воздух, получается, гы-гы. Сволочи и гады. Силу они о-го-го набрали, круче, наверное, только внешники. Чужие если заходят, так сразу уходят. Ну это, конечно, если успевают. Говорят, старшим у них внешник бывший, Тевтоном кличут. Это, мол, потому, что даже на ночь панцирь броневой не снимает – типа рыцарь, мать его. Может, и не врут, я-то его никогда не видел. Некоторые говорят, что нет его вообще, выдумали вожаки, чтобы цену себе повыше набить. Как ни крути, но бубновые раньше не бубновыми были, а одной из шаек, каких много. Это они при нем начали всех подминать. Внешних маски и кремы не всегда спасают, случается всякое. На базу заехал, там у тебя с ходу кровь берут и на анализ отправляют. Если хрень местную находят, все, ты уже никуда не идешь, ты в Улье навсегда. На карантине держат, поговаривают, особо ценным белые выдают, чтобы не обратились. Внешним хорошо, они даже САМОГО привалить могут, отсюда и белые получаются. Кто не обратился, тот как бы внешником остается, но сам, наверное, понимаешь, это не совсем то: на базу уже не зайти, косо смотрят, о возвращении вообще забудь.
На последних предложениях Сыч воровато-испуганно обернулся и, оставив в покое трос, заявил:
– Примотал. И на хрена тебе эта нагайка?
Трэш, по понятной причине ничего не отвечая, ухватил неведомую деталь, прихваченную из вагона, где хватало металлургической продукции, легко ее согнул, заставив напряженную сталь заскрипеть, молча указал на другой конец, а затем на волочащийся трос.
– А, помню, внатяжку нужно примотать, – кивнул Сыч. – Ну и силища у тебя, парень. И что это будет? Ладно уж, не отвечай. Эко тебя пробрало, даже голос потерял. Никогда я о таком не слышал, неужто совсем не помнишь, откуда такой красивый взялся?
Трэш помнил много чего, но делиться этой информацией непонятно с кем не торопился. К тому же руки заняты, приходится удерживать изогнутую сталь в одном положении. Чуть дать слабину, и может выпрямиться, врезав концом по Сычу. А тот слаб, ему такого удара может хватить для фатального исхода, и придется искать новый источник информации.
– Вроде готово, – неуверенно произнес Сыч, отходя в сторонку.
Трэш перехватил деталь за середину левой лапищей, правой аккуратно взялся за туго натянутый трос, потянул его на себя, заставив сталь завибрировать с тихим намеком на звон.
Отвел до виска и отпустил.
Трос, проехавшись по когтям, врезал по пластинам брони с дикой силой. Больно, конечно, не было, но Трэш заволновался, начал изучать ущерб, причиненный оружию. Вроде бы ни одно волокно не лопнуло, но надо что-то сделать с рукой. Обмотать ее мешковиной, что ли? Порвет, конечно, но не сразу, как временная мера – сгодится.
Но лучше найти что-то понадежнее.
– Это ты что, лук себе сварганил? – с удивлением спросил, наконец, догадавшийся Сыч.
Трэш кивнул, задумавшись о следующем этапе.
К луку нужны стрелы.
Вагонов вокруг убежища стояло видимо-невидимо. Многие пустые, еще больше тех, которые набиты абсолютно бесполезными грузами, но, даже с учетом этого, хватало груженных вещами, которым можно попробовать найти применение.
У Трэша появились руки. Не свои и не сказать, что сильно мастеровитые, да и управлять ими проблемно, но простейшие действия Сычу давались хорошо. С его помощью удалось отрезать от стальной трубы диаметром миллиметров в тридцать три куска одинаковой длины, которые с одной стороны грубо заточили, с другой обстучали молотком, выбивая выемку под тетиву.
Испытательный выстрел Трэш решил провести внутри, в качестве мишени выбрав кирпичную перегородку в углу мастерской. Натянул лук как следует, отпустил тетиву, мягко ударившую по обтянутому резиной предплечью. Труба, молниеносно пролетев десятка три метров, ударила чуть левее и ниже пятна, выбранного целью. Во все стороны брызнула кирпичная крошка, стрела осталась торчать в стене, сильно задравшись кверху.
– Да ты так бэтээр прошить сможешь, если правильно пульнешь, – одобрил Сыч и, хохотнув, хлопнул возившуюся у плиты женщину по заду.
Та, резко обернувшись, попыталась огреть наглеца черпаком, но тот легко уклонился и, не переставая ржать, как безобразно обкурившийся конь, отскочил на пару шагов:
– Трэш, а твоя подружка ничего так, строптивая. Нравятся мне такие. Звать-то тебя как, красавица? Но-но-но! Черпак сломаешь, пожалей инвентарь!