Поэтому усилием воли отогнал соблазн узнать, что, собственно, такое «кваз», и выразительно постучал по фанерной табличке, где углем было нацарапано несколько слов, вместивших в себя очень многое: «Ты кто? Что ты делаешь с людоедами? Что это за место?»
Мужчина развел руки:
– Да я все тебе скажу, вариантов нет. Но ты, парень, пойми, вопросы у тебя такие, что без бутылки никак не ответишь, тут своих вопросов сто штук на один твой рисуется. Вот хотя бы – звать тебя как? Как вообще обращаться к тебе?
Вновь захрустел уголь, и ответом стало не только имя: «Я Трэш. И я вообще ничего не помню. Ты мне все расскажешь».
– Трэш? Нормальное погоняло. А я Сыч, получается, вот мы и познакомились. И не пойму, а это кто с тобой? На лотерейщика средней паршивости смахивает, вообще, не кваз. Ты что, мертвяка приручил? Это типа дар у тебя такой или как?
Трэшу начало надоедать это нескончаемое затягивание, и он по-быстрому набросал еще одно послание: «Это Чавк, ты для него – вкусная еда. Если так и будешь трепать языком, а не на вопросы отвечать, я отдам тебя ему».
– Братан, да я все понял, давай мы будем без этого. Я же ведь не молчу, я тупо не знаю, как начать. Ладно, я, значит, Сыч, живу сам по себе, один, сложилось так, проблем нахватался маленько, но это дело временное и поправимое, с каждым случиться может, места здесь такие. Людоедами ты мертвяков кличешь? Видать, и правда с памятью у тебя хреновые дела.
И Сыч начал в меру своего интеллекта (непохоже, что завышенного) рассказывать поразительные вещи.
Оказывается, сумасшедший и глупый вовсе не Трэш, ничего здесь не понимающий, а сам мир. Вот как можно вообразить территорию неизвестного размера, большая часть которой нестабильна и обновляется с периодичностью от первых часов до нескольких десятков лет (а возможно, и сотен).
И если бы дело ограничивалось только этим…
Спустя неполные полчаса Трэш осознал, что у него голова распухает от вороха несистематизированной информации, бессвязно вываливаемой Сычом. Тот, осмелев или обнаглев, временами даже склонялся и панибратски хлопал по шипам брони, неприятно скалясь и выдавая сентенции в духе:
– А я сразу понял, что ты свой. Непросто с тобой, конечно, но ты все равно чувак без гнили, просто всем квазам кваз. Я про таких только байки слыхал, думал, врут люди, а вот ведь оно как. Понимаешь, в чем тут дело – мертвяки резину не тянут, с ходу рвут. Да и откуда тут такому бугаю взяться? Куда ни плюнь, кто-то засел, все путевые стабы окучены, почитай, до самой черноты под институтом прогнулись. Это я не о том самом институте, а о местных шутах. Тепло устроились, под крышей у бубновых сидят, а чуть что не так, внешникам недолго прикатить. Тут можно день пролазить и следа мелкого рубера не увидеть. Не дают мертвякам разгуляться, дроны и днем, и ночью летают, да еще турелей этих понатыкали. А они, между прочим, вечно глючат. У меня так крестного завалило ни за что, сдуру начала шмалять хрен знает откуда. Не знаю, с кем перепутала, но он и «мама» сказать не успел. Тридцать миллиметров прям под шею, да еще и снаряды хитрые, я его башку потом полчаса по кустам искал. Свой ты Трэш, свой, но я вот одно не понял – это по какой такой причине у меня штаны чистыми остались? Да тебе даже делать ничего не надо, просто покажись, и у половины разрыв сердца случится.
Сказанное показалось Сычу смешным, он хрипло-неприятно расхохотался, похлопывая себя по бедрам, после чего уставился на новый фанерный лист с очередным вопросом, помрачнел и медленно покачал головой:
– А вот тут, дружище, есть одна проблемка. Сам живец сделать – не вопрос, вопрос в том, как к нему спораны накопытить.
Трэшу надоело пачкать фанеру, попробовал донести возникший вопрос жестом – покачал головой, приложил усилие к тому, чтобы смотреться озадаченным.
Сыч, как ни странно, понял, хотя до этого догадливостью не блистал. Возможно, начал привыкать к ситуации, и голова заработала эффективнее.
– Ты даже этого не знаешь? Да уж, конкретные непонятки у тебя, парень. Вот, посмотри на своего Чавка. Видишь у него штуку на затылке? Будто какой-то мичуринец скрестил мандарин с капустой и половину полученного фрукта ему прилепил. Понятно, что получилось то еще уродство. Эту хрень называют споровым мешком, потому как из нее вытаскивают спораны. Я покажу.
Покопавшись во внутреннем кармане засаленной жилетки, Сыч достал плоскую жестяную коробочку, раскрыл, протянул:
– Вот, погляди.
Трэш еще не успел склониться, как душу его обуяла жадность.