Бывалые, всего опасающиеся рейдеры, испачкав одежду кровью, стараются тут же от нее избавиться, какая бы хорошая она ни была. Считают, что самая качественная стирка не поможет, зараженные все равно будут чуять любимый аромат.
Страх запаха крови – это что-то вроде суеверия. Даже ничтожная царапина может испортить настроение и заставить выбросить с трудом добытую куртку из редкого, дорогого комплекта, чье назначение – не только маскировать тебя от обычных взглядов, но и в какой-то мере скрывать от тепловизоров.
Одежду свою Карат не на свалке подобрал. Удобная, качественная, даже много чего перенеся за последнее время, сохранила товарный вид.
Но Пастор приказал снимать все, и Карат подчинился.
Обновка, скажем так, классом несколько уступала. Темно-синие рабочие штаны и такая же куртка, рубашка не первой молодости, спасибо, что чистая, и на этом список исчерпывался. Ничего более подходящего в бытовке-вагончике не нашлось.
Сектанты облачились аналогично, и теперь группа походила на бригаду работников мирного труда, у которых вместо лопат в руках оружие, что со стороны, должно быть, выглядит противоестественно.
Впрочем, со стороны тут смотреть некому.
Пастор с самым невозмутимым видом покопался в ране Гномика, найденными здесь же плоскогубцами вытащил застрявший в кости осколок, плеснул живчиком, плотно замотал бинтами, израсходовав на это последние остатки запасов. Даже найденное здесь в аптечке пошло в дело.
Глядя на это, Карат предложил:
– Там, на выезде, машина стоит, может, в ней тоже аптечка есть. Могу сходить проверить.
Пастор, затягивая последний узел, кивнул:
– Разумеется, можешь. Но не сходишь. Не нужно тебе никуда ходить. Вместо этого ты расскажи нам о черной трости.
– Что рассказать?
– Ты лучше знаешь, что следует рассказывать.
– Это почему?
– Потому что ты сообщил, что видел ее и знаешь, чья она.
– Не очень-то много знаю.
– Значит, тебе не придется долго рассказывать.
– Человека, у которого я недавно видел такую же трость, зовут Гробовщиком. Люди поговаривают, что он – известная личность.
Гномик, мужественно, даже почти без ругани, перенося экзекуцию, не сдержался, раздраженно выдал: