— С ума сошла? — заверещал Фир, — в эту обитель за вход золотый, за выход два! Даже не вздумай туда соваться.
— И все же девица Пайрем может дать ответы на некоторые вопросы. Этот Зур — уж очень темная личность. Надеюсь, что с ней Кассандриола хотя бы не была близко знакома?
— Нет, — насупился Фир, «осчастливленный» моей новой идеей. — Сея барышня, насколько помнится, вообще получила исключительно домашнее воспитание, скорее всего, с перекосом в духовную сторону.
Он было хотел развить эту тему, но тут в дверь постучали. Пришлось ему срочно ретироваться.
В комнату вплыла Нария. Настроение у камеристки было явно радостным: она разве что не сияла, как солнце. После приветствия служанка произнесла:
— Господин Арий отбыл сегодня рано утром и не велел вас беспокоить. Хотел, чтобы вы отдохнули и выспались хорошенько. На словах же просил передать, что будет писать каждый день, и просил вас быть осмотрительнее с Эрином — своей попранной донжуанской репутации он так просто не простит. — При этих словах Нария невесть чему разулыбалась, словно была в курсе ночной серенады. А может, и была? И добавила: — Судя по всему, вы, Кассандриола, очень дороги господину.
От последних ее слов на душе стало чуточку теплее. Но расслабляться не стоило. Попросила служанку распорядиться о виверне и раздобыть веревочную лестницу. Повторять фееричный спуск на шею эльфа как-то не хотелось. Тем более, в обитель Златокрылой я планировала отправиться одна.
Крылатый экипаж прибыл как раз после завтрака. На этот раз я, наученная горьким опытом, прихватила с собой небольшую дорожную кладь, где помимо лестницы было еще несколько полезных вещей. Фир уже традиционно угнездился у меня в прическе. «Хорошо хоть излюбленным местом дислокации таракашка выбрал прическу, а не декольте», — подумалось некстати.
Нария, задрав голову, наблюдала за тем, как погонщик закидывает меня в седло. Мужичок, суховатый и с сединой в висках, громко, как это обычно делают тугие на ухо люди, спросил:
— Куда направляемся, госпожа?
— В обитель Златокрылой, — так же громко ответила я.
Погонщик утвердительно кивнул, дав знать, что услышал конечную точку маршрута, но, судя по тому, как всполошилась Нария, моя реплика достигла не только его ушей.
Камеристка подхватила юбки и ринулась вверх по лестнице. Не нужно было быть провидцем, чтобы догадаться, к кому она поспешила за подмогой. Да, у остроухого эфэсбэшника сегодня день начнется опять с неурочной побудки…
Вот только бы знала я заранее, чем обернется моя нынешняя эскапада и где я встречу закат, трижды бы подумала соваться в эту обитель.
Стены обители Златокрылой были высоки, что невольно вызывало ассоциацию с неприступным бастионом. Виверна, заложив круг, пошла по спирали на снижение, точно приземлившись на небольшой пятачок брусчатки, аккурат перед воротами сего монастыря, расположившегося в густом лесу одного из предгорий хребта.
— Ну все, госпожа, прибыли. Если надыть чаво, обождать аль прилететь к сроку, — вы только скажите, исполню все в лучшем виде. — Погонщик был сама любезность, получив за перевозку целый золотой.
— Тогда прилетайте к полудню, когда солнце будет в зените. — Я решила не рисковать. Неизвестно еще, вдруг придется отсюда ретироваться в срочном порядке. В таком случае «припаркованная» виверна под боком не помешает.
Спустившись не без помощи веревочной лестницы, концы которой мужичок затем услужливо открепил, я посмотрела на массивные дубовые ворота обители. За ними-то и таилась ответы на многие вопросы.
Поблагодарив погонщика и скрутив поклажу, двинулась ко входу. Сильный поток воздуха в спину (не иначе, виверна на взлет пошла) придал ускорения. Подойдя к воротам, я уставилась на позеленевшую от времени медную колотушку, такую здоровую, что нужны были немалые усилия, чтобы использовать ее по назначению. Приготовилась к неравной битве, аккуратно положив свое добро на брусчатку и уперев ноги в камень. Схватилась за колотушку. Но едва я только прикоснулась к металлу, створки начали открываться сами. Темная пасть пустого черного пространства, которое заволокло чернильным туманом, волна сырого, холодного, как в леднике, воздуха — и голос, сухой, слегка надтреснутый:
— Входи, дщерь моя.