Интервенция

– Хорошо, я даю вам ещё сутки. Не знаю, смогу ли вас ещё увидеть, я неважно себя пока чувствую физически. У меня к вам есть ещё одна просьба. Если дадите согласие и действительно пойдёте в Сасун, захватите с собой своего друга Кобу. Да, да, я имею в виду Джугашвили Иосифа Виссарионовича. Не могу объяснить, но мне не хотелось бы, чтобы он погиб от нашего контртеррора. Всего доброго, – с этими словами я сделал шаг в дверь и увидел, как пол понёсся мне навстречу.

* * *

Симон Аршакович Тер-Петросян, или товарищ Камо, смотрел на то, как падающего в обморок главного пса самодержавия подхватил охранник и мягко опустил на пол, после чего, достав из кармана свисток, похожий на боцманскую дудку, выдал громкую и замысловатую трель. Буквально через пятнадцать-двадцать секунд в камеру ввалились ещё двое охранников в вызывающей форме Аналитического центра.

Эта пара осторожно подняла тело Аленина-Зейского и вынесла его из камеры. Оставшийся охранник, подойдя к узнику, проверил у него наручники и произнёс:

– Ну что, душевнобольной, пока здесь побудешь. Сейчас командиру помощь окажут, и тебя потом в камеру переведём. А ты пока подумай над тем, что тебе Ермак сказал.

– А ты знаешь, что он мне сказал? – вскинулся Камо.

– Нет, но раз душевнобольной через полчаса общения с командиром стал нормальным человеком, значит, вы о чём-то договорились. Обычная логика и диалектика, которую нам преподают. Могу только сказать, что если Ермак что-то пообещал, то обязательно выполнит. Всё! Посиди ещё немного, – с этими словами охранник пошёл к выходу.

Камо изумлённо смотрел в спину обычного бойца Аналитического центра, которому, оказывается, преподают логику и диалектику. А может, ещё и философию?

– А что с Алениным случилось? – не выдержав, задал вопрос узник.

– В голову ранило, а потом ещё и контузило от близкого разрыва двенадцатидюймового снаряда на Квантуне. Чудом опять жив остался. Хранит его Господь, – повернувшись, ответил охранник и широко перекрестился, сняв перед этим головной убор. – Он только неделю как на ноги вставать стал. И только вчера прибыл с фронта во дворец. А сегодня к тебе пришёл. Цени и делай выводы.

Охранник вышел и захлопнул дверь. Проскрежетал ключ в замке, и в камере наступила тишина. Тер-Петросян уставился немигающим взглядом в стену и глубоко задумался. А подумать было над чем. То, что сегодня рассказал Ермак, несколько напугало профессионального революционера. Больше всего вызывала обеспокоенность осведомленность царских сатрапов о внутренних делах как его партии, так и эсеров, дашнаков и Гнчак.

Такую информацию можно было получить только от людей, близких к Центральному комитету. И все это люди как бы неоднократно проверенные и верные делу партии товарищи. Хотя взять Азефа… Неужели, правда?! Кто же теперь предатель у нас, у эсеров, у остальных? Кому верить?

Мысли метались в голове Камо, которому с самого начала операция по устранению семьи «главного царского пса» была не по душе. Не его это дело с женщинами и детьми воевать. Но раз партия в лице Старика приказала, то он был обязан выполнить приказ.

А дальше всё пошло не так. Их точно ждали. И отставники в охране, о которой было известно, что это инвалиды, оказались на самом деле опытными бойцами. А их вооружение?! Даже пулемёт был в наличии. А как его лихо скрутил, как потом оказалось, помощник управляющего, которого в своё время рукопашному бою обучал сам Ермак. Это ему на допросах следователь рассказал. И крестьяне эти, которые, не жалея своей жизни, взяли на вилы и в косы товарища Артёма и Иванова. Этот факт вызвал шок у Тер-Петросяна. Такого он не ожидал.

Группа вся погибла. Ему, с учётом военного времени, светил смертный приговор через повешение. Камо решил разыграть душевнобольного, не чувствующего боли. И до сегодняшнего дня думал, что ему это удалось. А оказалось, что он до сих жив только потому, что так захотелось этому Ермаку; тот, видите ли, царя попросил не вешать его, пока этот пёс с ним не поговорит. А врачи давно вынесли свой вердикт о его симуляции. В эти слова Аленина Симон поверил сразу.

Камо почувствовал, как в нём разгорается гнев по отношению к Ермаку, да и на себя тоже. Как легко этот казак его раскрутил и даже вызвал уважение к себе. Он чуть ли не дал положительный ответ. Только в последний момент остановился.

А теперь надо принимать решение: либо тебя повесят, либо соглашаться. Независимая Западная Армения – заманчивая цель, но мировая революция, о которой он мечтает со своими товарищами, куда значимей.

Тем более хитрит этот пёс, хитрит. Хочет нашими руками решить вопросы в Турции и Персии, а сами в стороне постоят с минимальной помощью. Обычная практика. И англичане, и японцы, и немцы – все так поступают. Всегда так в мировой политике было. Поэтому и надо раздуть мировой революционный пожар, чтобы уничтожить эту порочную практику. Чтобы все народы жили в мире и согласии, чтобы все шли к коммунизму.

Камо тяжело вздохнул. Что же ему делать? Хорошо правоверным, у них три вида клятв, одна из которых направлена на то, что произойдет в будущем. На языке фикха этот вид клятв именуется «мунакит». Например, дал ложную клятву: «Клянусь Аллахом, я буду воевать…», а сам не выполнил. Так, по Корану, искупая ложную клятву, необходимо накормить или одеть десять бедняков. Если же человек не в состоянии выполнить этого, то за каждую нарушенную или ложную клятву следует соблюсти трехдневный пост. Хорошо быть правоверным.

Хотя Ермак сказал, что ему даже слова давать не надо будет, не то что бумаги какие-то подписывать. Так что надо соглашаться, идти в побег, а потом – в Тифлис. Там революционных связей больше. Надо будет встретиться с товарищами и обсудить сложившуюся обстановку. Только вот с кем? Этот проклятый змей-искуситель не то что каплю, ведро сомнений в душу влил. Столько знает обо всех. Кто же предатель? А друг Коба тут при чём?!

Голова у Камо разламывалась от мыслей, которые молнией проносились в сознании.