Агитбригада

— Здесь рядом хороший кафешантан, — воодушевился Филимон Поликарпович, — там такие девчули из подтанцовки, с такими ножками — пальчики оближешь! А одна, Лили, такая красотка!

— Ты уже три десятка лет там не был, — усмехнулся я, — все твои девчули давно постарели. А красотка Лили превратилась в артрозную старуху с распухшими суставами и скрипучим голосом.

— Зато там есть другие! — резонно заметил призрак.

Возразить мне было нечего, да и живот подводило от голода (я остался сегодня без обеда из-за всего этого), так что пошел я в кафешантан.

Прошлый раз, когда я был тут с Гришкой, Жоржем и Зёзиком, меня пропустили без возражений. Сейчас же дорогу преградил швейцар, точнее даже придверник, так как сложно назвать швейцаром этого плотного человека с розовым, точно ошпаренным банным паром лицом, тонкими набриолиненными усиками и с хохолком рыжеватых поседевших волос. Он был в русских сапогах, в поддевке по-купечески, но зато расшитой позументами, и в капитанской фуражке с кокардой. И хоть вид его был грозен и молодцеват, чем-то он неуловимо напомнил мне репетировавшего Кольку в рыжем парике и с хризантемой на груди.

— Куда⁈ — строго окликнул меня придверник (вот принципиально не буду называть его швейцаром, раз так).

— Туда, — кивнул я на дверь, из-за которой раздавались визгливо-заливистые звуки скрипки, грохот пианино, раскаты смеха и хрипловатый женский голос что-то надрывно пел.

— Не положено! — рявкнул скотина придверник и посмотрел на меня свысока и с каким-то затаённым злорадством.

— Почему это? — удивился я, — раньше пускали.

— Детям не положено! — упёрся тот. — Иди, мальчик, гуляй. Не то милицию позову.

— Сунь в зубы, — подал голос одноглазый.

Я аж вздрогнул:

— Чего?

— Не положено, говорю! — повторил придверник, решив, что это я у него спрашиваю, призрака он же видеть не мог.

— Дай ему на лапу, говорю! — фыркнул призрак и расхохотался, — дай барашка в бумажке! Подмажь колёса! Позолоти ручку! Да что ты как нерусский вылупился на меня, денег, говорю, дай ему, а то не пустит!

Я хмыкнул, вытащил из бумажника чуть примятую купюру, которая неуловимым образом исчезла в недрах облачения придверника. И сам он мгновенно изменился: счастливо улыбаясь от лицезрения моей физиономии, угодливо распахнул дверь, и чуть даже присогнулся в поклоне:

— Прошу! Прошу, ваше сиятельство! — и подмигнул мне, зараза. — Сегодня для мужчин покажут особо интересные эксцентрические танцы!

Слово «мужчин» он выделил и подчеркнул особой интонацией. Видимо, чтобы подольстить такому молокососу, как Генка Капустин.

Сзади заливисто надрывался от хохота одноглазый Филимон Поликарпович.

В лицо ударила музыка, весёлый шум, запахи еды на любой, даже самый взыскательный вкус. По залу сновали молодцеватые официанты в атласных косоворотках, вооруженные заставленными яствами подносами и радушными улыбками. На сцене, слегка приплясывая в такт толстыми ногами в фильдеперсовых чулках, вполголоса пела пышногрудая женщина. Была она в ярко-лиловом платье с пайетками и с таким глубоким вырезом, что мой одноглазый спутник аж завизжал от восторга, когда она чуть наклонилась, и срочно полетел поглазеть поближе.