— Сильно не спеши, я сейчас эту подводу туда к сцене отвезу, а потом мы с тобой остальное догрузим.
— А там разгружать разве помочь не надо? — спросил я.
— Да нет, там Гришка и Виктор, так что помогут. Ты утеплись лучше.
— Сделаю! — обрадовался я, и пока выдались пару свободных минут и меня не пригрузили делать ещё что-то, со всех ног ломанулся домой.
В доме было темно как в той синей части тела бабуина, о которой так беспокоилась рябая бабёнка. Я зажег лучину и взял полупиджак.
От него несло петушиным дерьмом и застарелым потом. В общем, с одеждой нужно было что-то решать, и то срочно. Я невесело усмехнулся, вспомнив заплесневелый хлеб. Тут жрать нечего, а я о фраке беспокоюсь.
— Генка, — заискивающим тоном обозвался Енох.
— Вот! — я показал призраку загаженный пиджак, — и как я в этом сейчас на представление пойду? А там, между прочим, холодно. И вот скажи мне, Енох, что лучше — замёрзнуть и заболеть или быть в тепле, но вонять петушиным дерьмом?
— Ты сердишься, человек, — сообщил мне Енох.
— Не то слово, — подтвердил я. — Причем настолько сержусь, что сегодня же попрошу Гудкова разрешить мне ночевать в фургоне. А сюда больше ни ногой, раз такие вредители здесь!
— Я же объяснил… — начал было Енох.
— Да мне пофиг, что ты там кому объяснил! — отрезал я, — из-за тебя я сегодня остался голодным, выспаться ты мне своими разговорами не дал. Зачем мне такое соседство? Нет, пойду в фургон. А ты сиди здесь еще триста лет, в темноте и сырости.
— Генка… — заволновался Енох. — Я же извинился.
— А что мне твои извинения? — фыркнул я, — я от них сытым стану? Новый пиджак появится?
— Как я могу загладить свою вину? — совсем поник Енох и даже мерцать почти перестал.
— А что ты можешь делать?
— Да не особо что-то, — вздохнул Енох.
— Опять врёшь? — разозлился я, — ладно, мне пора, скоро представление, а я тут тебя разговорами развлекаю.
— Подожди, Генка!
— У тебя есть две минуты, чтобы всё рассказать. А я подумаю, полезно ли мне тратить на тебя время или общайся с петухом, — выставил жесткие требования я.