Путь в Вальхаллу

22
18
20
22
24
26
28
30

– Мам, – Даша устроилась поудобнее, – а расскажи, как оно выглядело? Твоя, вот, любовь, например. Я понимаю, что замужем ты не была, но откуда-то ведь я появилась. Слава богу, ты никогда не сочиняла сказок, что мой отец геройски погиб, испытывая новый самолет, только мне ж хочется знать, кем он был, куда потом делся.

– Я не помню его, – ответ прозвучал неожиданно сухо.

– О, как!.. – и Даша тут же выдала свою, осовремененную версию, – он тебя «снял», да?

– Как ты говоришь такие вещи? – Галина Васильевна покраснела от возмущения, но Даша успела предупредить вспышку праведного гнева.

– Не, мам, я рассуждаю логически – если женщина не помнит человека, от которого залетела, то, что это еще может быть? Дай другую версию!.. Если только… он что, изнасиловал тебя? – Даша тоже старалась забыть Колобка, но он возвращался в каждом ни в чем не повинном мужчине с блестящей лысиной.

– Типун тебе на язык! – Галина Васильевна трижды плюнула через плечо.

– А что еще? Он бросил тебя на девятом месяце? – поскольку мать не ответила, Даша тяжело вздохнула, – значит, придется писать Кваше в «Жди меня».

– Не надо никуда писать, – Галина Васильевна отвернулась, – это прошлое, которое я просто не хочу вспоминать. Может быть, потом тебе расскажу, хорошо?.. – лицо матери сделалось, вроде, старше, и это вызвало у Даши лишь одно желание – вернуть все обратно.

– Ладно, мам, прости, – Даша обняла ее, – я люблю тебя.

– Я тебя тоже люблю, – Галина Васильевна обмякла, и запретную зону за «стеной», скрыл туман подступивших слез нежности, – значит, ужинать отказываешься? – спросила она.

– Ага. Мам, ты это… насчет отца… проехали, если хочешь.

Поцеловав дочь, Галина Васильевна направилась в кухню, а Даша вновь плюхнулась на диван. Если б сейчас у нее спросили, кто такой Ромка, ей потребовалось бы несколько минут, чтоб вспомнить, потому что ее воображение вырвалось на волю, выдвигая самые фантастические версии собственного рождения. В пустоте (потому что создавать антураж сознание не успевало) закружилось великое множество отцов, причем, одни исчезали сразу, другие задерживались, а элегантный мужчина в костюме-тройке остался на вовсе, чтоб руководить всем этим буйством.

Потом мать включила телевизор, и придуманный «бал отцов» сменился настоящим – на Первом канале, с участием звезд фигурного катания. Зрелище выглядело очень красиво, но быстро наскучило, и тут Даша вспомнила про отложенное «межгалактическое путешествие». Теперь, освободившись от сессионных тревог, она готова была ночи напролет слушать всякие истории, докапываясь до тайн неизвестной планеты. Картинно зевнув, она пожелала спокойной ночи и удалилась в свою комнату; быстро залезла под одеяло, собираясь позвать новую чудесную подругу, но знакомый голос возник сам собой.

«… – Мы разучились говорить друг с другом с тех пор, как проклятый Один украл „мед поэзии“, – Суттунг посмотрел на дочь, но Гуннлёд, как обычно, промолчала, – у меня было двенадцать сыновей, и Один погубил их… – старый ётун сделал еще одну паузу, в надежде, что дочь хотя бы сейчас ответит ему, ведь это были ее кровные братья!.. Но не дождался, – а ты растишь чудовище, которое проклятый Один зачал в тебе – единственное, что он нам оставил, – ётун вздохнул, и снежная грива на его каменной голове всколыхнулась, – этот выродок слишком могуч, чтоб мы могли убить его, но мы должны хотя бы изгнать его из нашего мира.

– Сначала ты должен будешь убить меня, – равнодушно ответила Гуннлёд.

– Но почему?!.. – Суттунг трагически взмахнул руками, и лавина по его плечам устремилась вниз, похоронив деревню, в которой обитали люди.

– Потому что я любила его, и сама отдала мед! – Гуннлёд воинственно вскинула голову, и от этого движения пронесся порыв ветра и зашумели леса.

– Ётуны не могут любить асов, разве ты не знаешь об этом?

– Любить могут все и всех, – возразила Гуннлёд.

– Нет, не могут! Так решил твой Один! Пусть Старкад убирается, чтоб не напоминать о том, что случилось! Пусть идет к своему отцу!