Путь в Вальхаллу

– Нет! Я… – Гуннлёд не успела закончить фразу, потому что все вокруг содрогнулось. Скалы посыпались в море, как песчинки, и грохот оглушил даже самого Суттунга. Он никогда не видел „внука“ во всей красе, потому что тот много веков лежал без движения, обрастая щетиной лесов и седея под толщей снега. Может, он так бы и умер, ни разу не сдвинувшись с места, если б не незаслуженные упреки Суттунга – он ведь не виноват, что родился именно таким, и именно от этих родителей.

– Я сам уйду, – Старкад думал, что произнес это тихо, но раскаты докатились, и до альвов в ужасе попрятавшихся в пещеры, и до людей, под которыми задрожала земля, и даже до асов, решивших, что началась Последняя Битва.

– Он прекрасен… – прошептала Гуннлёд, наблюдая, как восьмирукое чудовище с огромными желтыми клыками поднимается над мирами. Затекшие от долгого бездействия ноги подогнулись. Старкад схватился за ствол Мирового Дерева, и ясень Иггдрасиль закачался. Один почувствовал это, восседая на своем престоле, и все понял – сын шел к нему.

Он не был готов к встрече, а тут еще увидел обитателей Асгарда, приближавшихся к престолу с другой стороны. Процессию возглавлял Тор, несший на плече чудесный молот, и это не предвещало ничего хорошего.

– Третий, – обратился он к Одину. (Этим прозвищем он хотел подчеркнуть, что они с Фрейером, заботящиеся о людях, занимают первые места в иерархии, а он, сеющий раздоры и смерть, лишь третий, несмотря на все свое могущество), – мы знаем, что на том берегу Трунда стоит твой сын, Старкад, и мы пришли узнать, что ты собираешься делать.

– Он, как мать, ётун по облику и по естеству, – добавила Фригг, ненавидевшая этого урода, живого и могучего, в то время, как красавец Бальдр пребывал в мрачном Хель.

– Ётунам не место среди асов. Такова была твоя же воля, – напомнил Локки, всегда примыкавший к тем, кого считал сильнее, – мы не примем его. И ётуны не примут, потому что это твой сын, а альвы – потому что он сын Гуннлёд, отец которой похитил у них „мед поэзии“, – Локки ухмыльнулся, – что ты ответишь, Одноглазый?

Этим прозвищем Локки, вроде, намекал на мудрость, полученную в обмен на глаз, но Один знал, что, скорее, он издевался. Только попробовал бы он сам устоять перед красавицей Гуннлёд, у которой под густыми ресницами еловых лап сверкают голубизной девственные снежные сугробы, а губы мягкие и теплые, как прогретая свежевспаханная земля?..

– Люди его тоже не примут, – продолжал Локки, не дождавшись ответа.

– А люди-то почему? – удивился Один, – они ж не имеют отношения к этой истории.

– Представь его среди людей! – расхохотался Тор.

– Я могу сделать его человеком, – возразил Один.

– Даже если ты придашь ему человеческий облик, сердце у него останется сердцем ётуна, а душа – душой аса. Они распознают его и убьют.

– На это потребуются века, – Один успокоился, поняв, что противник сам невольно подсказывает ему выход, – за это время у него появятся дети, такие же как он, и постепенно люди привыкнут. Они не захотят убивать его, потому что сами сделаются такими же.

– Дети?.. – Тор повернулся к Фригг, призванной хранить семейное благополучие, и поняв, что требуется, она не замедлила среагировать; гордо вскинула голову.

– У него не будет детей! Так говорю я, и это в моих силах!

– Вот, видишь, – Тор довольно потер руки.

– Тогда в моих силах… – Один даже привстал от возмущения. Собираясь с ответом, глубоко вздохнул, и порыв ветра сорвал крыши с уцелевших жилищ людей, взъерошил снежные шапки на головах ётунов… – тогда в моих силах дать ему самому бессчетное число жизней!

– Это в твоих силах, – нехотя согласился Тор, но тут же придумал ответный ход, – зато в каждой жизни он будет творить столько зла, что люди проклянут его. Это в моих силах!

– А я дам ему славу, и ему будет плевать на людей!