— Пойду, — Лиля встает со ступеньки, — школу-то никто не отменял.
— Глупости, — поднимаю на нее взгляд. — Какая школа, милая?
— А тебе на работу надо.
— Мы можем остаться сегодня…
— Чтобы что? — вскидывает бровь.
Я на несколько секунд теряю дар речи от того, насколько она похожа сейчас на Матвея в своей отрешенной мрачности.
Я не смогу ее насильно укутать плед и заставить прожить трагедию рядом со мной со слезами и горячим чаем. И понимаю, что надо искать для дочери психолога.
— Я тогда завтрак пойду готовить.
Мне остается сейчас только быть для Лили мамой. Не подругой, а мамой, которая приготовит завтрак, как готовила его каждое до всего этого безумия.
— Есть особые пожелания? — встаю и слабо улыбаюсь.
Лиля хмурится, и я понимаю, что она сейчас борется с желанием психануть и послать меня под новой волной злости далеко и надолго.
— Я не знаю, — шепчет она и отводит взгляд. — Давай яичницу.
— Иди сюда, — привлекаю ее к себе и прижимаюсь щекой к макушке, которая пахнет клубничным шампунем. — Я люблю тебя.
Она не сопротивляется и не фыркает. И кажется, что и жизни сейчас в ней нет.
— Лиля, — шепчу я. — Обязательно станет легче. И это правда. Сейчас главное — не натворить глупостей и помнить, что у нас будет завтра, послезавтра и много других дней. И там будет радость.
— Мы тоже виноваты… Мы не должны были уезжать без него… — жалобно всхлипывает. — И ты ведь не хотела ехать. Это все я… Мне же были нужны дурацкие фотографии для тупых понтов…
— И ведь хорошие фотографии получились, — с губ срывается истеричный смешок.
Обе замираем, когда слышим трель домофона, а затем кто-то стучит в калитку.
— Ада, — раздается тихий голос Ии.
— Иди в дом, — шепчу я и мягко толкаю напряженную и бледную Лилю к входной двери.