Белки глаз в кровавой сеточке. Зрачки расширены. Захлебывается, кашляет, а я лью и лью молоко. Не замечаю, как опустошаю пакет и отбрасываю его в сторону. На брусчатке под Ией — белая молочная лужа, а на джинсах кровь.
Слышу сирену скорой. Закрываю глаза на несколько секунд под лай собаки и рыдания Ии.
Я так устала.
Матвей, я так устала. И если в тебе есть злость, то во мне ничего нет.
Тебя забрал Пастухов.
А меня? Кто меня вырвет из этой вязкой черной гнили, в которую я погрузилась по самую макушку?
— Маньячка… — шепчет старушка и подходит к Ие. — Милая, — пытается поднять ее с брусчатки.
Звуки сирены все ближе.
Я у калитки, набираю пин-код и захожу на территорию дома.
— Ты… убила моего… ребенка…
Скрип петель, и калитка заперта. На крыльце стоит бледная Лиля и прячет дрожащие руки за спину.
— Мам…
— Я же просила, — провожу ладонью по щеке и шее, — не натворить глупостей, доченька. Лиля, — слабо улыбаюсь я, — почему ты мне не сказала, что Ия подарила тебе перцовый балончик?
— Мам… Я не хотела… Я… не знаю… Мам…
Скорая уже тут. Собака лает. Старуха причитает. Ия воет о том, как ей больно, что она ничего не видит и что она потеряла малыша.
— Вот и твой отец тоже ничего не знает, — шагаю к крыльцу, еле передвигая ноги. — И он тоже всего этого не хотел. Ошибки — они такие. Понимаешь, что налажал уже после всего содеянного. Иди умойся, а я приготовлю завтрак.
Глава 20. Спустила пар
— Я должен вернуться, — отбрасываю кувалду и приваливаюсь к капоту старой бэхи.
— Куда? — Юра отплевавает шелуху подсолнечной семечки.
— Домой.
ebooksa