И мы медленно пошли к нашему паровозу. Около него лежало два трупа пауков и один подранок. Видать, турель постаралась. Подранок был мелким, с крупную собаку, угрозы от него не исходило.
– Разведчик, – сказала аграфка. Я убрал винтовку за спину, присел около лежащего паука и погладил щетину на головогруди. Очень четко почуял чувства паука. Страха не было, была безнадега и желание есть.
– Уйди от него, сейчас кинется.
– Не кинется. Он кушать хочет.
– Ты же не хочешь его себе в питомцы забрать?
– А почему нет? Ты меня завтра-послезавтра покинешь. О ком мне еще заботиться?
– Ты хоть представляешь, сколько вою будет в поселке?
– Да, это плохо, стрелять в него будут постоянно. А ты не знаешь, чем он питается?
– Людьми, – пожала плечами она. – Только в коконах их сначала в желе превращают.
Только я поднялся на борт, как прозвучала очередь из игольника. Паук растянулся.
– Ну и нафига?
– Приревновала!
– Ну и фиг с ним, все к лучшему. А то гадил бы в тапки, да лотки за ним таскать.
– А ты мне ничего не хочешь рассказать?
– Ладно, пошли. Нам день простоять да ночь продержаться.
Ночью я выслушивал ругань сенсея за то, что не обновил периметр. И то, что игольники чистить не нужно. А вот винтовку после стрельбы чистить обязательно, а я не почистил.
Пара дней тянулись как резина. Я облазил передний обломок крейсера, и нашел-таки скрытый оружейный сейф. Там была похожая оглобля, куча коротко-стволов. Больше ничего. Все оружие было привязано. Как его взломать, я не знал. Сенсея просить я даже не буду. Покидал все в кузов. Пусть будет, не продам – выкину. Противотанковое ружье убрал только внутрь бота.
Остроухая считала, что я от нее скрываю что-то государственной важности. Типа я агент под прикрытием. Или спецназовец на пенсии. Я же подлил масла в огонь, сказав:
– Врать я тебе не хочу, а правду сказать не могу.
На что она засопела, но больше не приставала с расспросами.