У существа оказался безупречно чистый юный голос. Да еще узнаваемый британский акцент.
Неужели этот звук мог исходить от воплощенного ужаса? Неужто белое лицо озаряла теплая улыбка? Это какая-то жестокая шутка. Демон завершил песню, низко и медленно поклонился, затем убежал в лес. «Он бежал, пока я не перестал различать в просветах между деревьями белые отблески». Восьмилетний Томас склонился над изуродованным и опустошенным трупом отца. Он дрожал всем телом.
«Я понимал, что придется солгать. В жизни не смог бы рассказать ни одной живой душе о том, что видел, — любой счел бы меня идиотом, вруном или кем похуже. Да и чему я был свидетелем? Может быть, мне все привиделось. Когда Мордехай прибежал с ружьем и стал спрашивать, что случилось, я разрыдался и поведал единственную возможную историю. Ту самую, в которую он бы поверил: тут побывал отряд шауни, индейцы убили отца. Я не мог открыть правды. Не мог сказать, что его убил вампир».
Эйб онемел. Он тихо сидел напротив пьяного отца. Редкие искры от костра заполняли пустоту между ними.
Я слыхал много его историй: некоторые повествовали о жизни других людей, некоторые — о его собственной. Но он ни разу ничего не выдумывал, даже в таком состоянии, как сейчас. Честно говоря, не думаю, что у него хватило бы воображения. К тому же мне в голову не шла разумная причина, по которой отец стал бы врать о подобных вещах. А следовательно, как ни прискорбно…
— Ты думаешь, что я спятил, — сказал Томас.
Именно так я и думал, но промолчал. Я научился в такие минуты держать рот на замке: самое невинное замечание могло быть истолковано превратно и вызвать бурю гнева. Я научился сидеть молча, пока отец не отошлет меня прочь или не уснет.
— Черт, я тебя понимаю.
Отец отхлебнул от заработка минувшей недели[9] и посмотрел на меня с нежностью, которой я прежде в нем не замечал. На мгновение мир отступил, и я увидел нас — не такими, как на самом деле, а какими мы могли бы быть в другой, лучшей жизни. Отец и сын. Его глаза наполнились слезами. Я удивился и испугался. Он словно умолял меня поверить. Но не мог же я верить в столь безумный рассказ. Пьяница наплел с три короба. Вот и все.
— Я рассказал тебе, потому что ты должен знать. Ты… заслужил эту правду. Говорю тебе: в жизни я видел двух вампиров. Первого — там, на поле. А второго… — Томас отвел взгляд, снова пытаясь сдержать слезы. — Второго звали Джек Бартс. И его я увидел незадолго до смерти твоей матери.
Летом 1817 года отца одолел грех зависти. Он устал смотреть, как соседи собирают щедрые урожаи со своей земли, засеянной рожью и пшеницей. Устал рвать жилы на постройке амбаров, которые они использовали, чтобы наживать богатство, и самому не получать доли трофеев. Впервые в жизни отец казался не чужд амбиций. Ему не хватало только денег.
Джек Бартс был коренастым и одноруким. Он дорого одевался и владел развивающимся экспедиторским делом в Луисвилле. К тому же он был одним из редких в Кентукки людей, которые промышляли частными займами. В юности Томас как-то на него работал — грузил и разгружал плоскодонные баржи на Огайо за двадцать центов в день. Бартс всегда хорошо к нему относился и не задерживал оплату. Когда Томас увольнялся, Джек проводил его рукопожатием и приглашением возвращаться на работу. Более двадцати лет спустя, весной 1818 года, Томас Линкольн напомнил Бартсу о его обещании. Теребя шляпу в руках и низко опустив голову, Томас сидел в конторе Джека Бартса и просил о займе в семьдесят пять долларов — ровно столько, чтобы хватило на покупку плуга, рабочей лошади, семян и «всего остального, что необходимо для выращивания пшеницы, кроме солнечного света и дождя».
Бартс, «все такой же крепкий и жизнерадостный, в фиолетовом сюртуке с одним рукавом», немедленно согласился. Условие он поставил простое: Томас должен вернуть девяносто долларов (сумму займа плюс двадцать процентов сверху) не позднее первого сентября. Любая прибыль сверх оговоренного оставалась Томасу. Процент был вдвое выше, чем взял бы любой уважаемый банк. Но Томас, строго говоря, не владел никакой собственностью (участок в Литл-Пиджин-Крик он занял самовольно) и не имел финансовых гарантий — значит, ему было не к кому больше идти.
Отец согласился на предложенные условия и принялся валить деревья, корчевать пни, пахать и сеять. Это был изнуряющий труд. Он в одиночку засеял семь акров пшеницы. Если бы с каждого акра удалось собрать тридцать бушелей урожая, этого хватило бы, чтобы вернуть долг Бартсу, и еще немного осталось бы нам на зиму. В следующем году отец посеял бы больше. Еще через год нанял бы работника себе в помощь. Через пять лет у нас была бы самая большая ферма в округе. А через десять лет — в целом штате. Посеяв последние зерна, отец наконец мог вздохнуть свободно. Он ждал, когда будущее поднимется из земли.
Но лето 1818 года выдалось самым жарким и засушливым на памяти старожилов. С наступлением июля во всей Индиане не осталось ни единого зеленого побега.
Томас был разорен.
Ему осталось только продать плуг и лошадь, чтобы выручить хоть немного денег. Собирать урожай никому не требовалось, так что спроса на его товар не было. Не осмеливаясь показаться Бартсу на глаза, Томас отослал ему двадцать восемь долларов вместе с письмом от первого сентября (письмо под диктовку писала Нэнси), в котором обещал прислать остаток долга, как только получится. Больше он сделать ничего не мог. Но Джека Бартса это не удовлетворило.
Через две недели Томас Линкольн шепотом произносил мольбы, которые словно обретали форму в колючем ночном воздухе. Он пробудился ото сна всего несколько минут назад. Его разбудило прикосновение к щеке. Прикосновение шелкового голубого рукава. И пачки банкнот — двадцати восьми долларов. Над постелью Томаса стоял Джек Бартс.
Бартс не собирался спорить, он пришел предупредить. Отец ему нравился. Нравился всегда. Поэтому он даст должнику еще три дня, чтобы собрать недостающие деньги. Понимаешь ли, дело есть дело. Если пройдет слух, что Джек Бартс идет на поводу у своих должников, другие еще дважды подумают, стоит ли платить ему вовремя. И куда ему после этого деваться? В богадельню? Нет, нет. Ничего личного. Исключительно вопрос платежеспособности.
Они стояли возле деревянного туалета, чтобы шепот не разбудил обитателей хижины. Бартс повторил свой вопрос:
ebooksa