Короче, в пятницу вечером я уже стелил кровать в купейном вагоне поезда Петрозаводск – Ленинград. Утром за окном замелькали знакомые станции. В половине девятого я вышел на платформу Московского вокзала и первым делом подошел к стоявшей на перроне продавщице пирожков. Купил сразу пять штук. И тут же откусил половину одного.
«Господи! Какая вкуснятина! Неужели я снова могу это съесть! – думал я, пока мои челюсти перемалывали тесто с фаршем. – Даже не верится, что пройдет всего пятьдесят лет и вместе этого чуда будут продавать вонючую шаурму».
Решив, что Вовка еще на занятиях, я отправился по Невскому проспекту пехом в сторону Васильевского острова. Однако, дойдя до набережной Фонтанки, сменил приоритеты, решительно свернул направо и, пройдя три дома, зашел во двор-колодец. Квартиру я благоразумно открывать сам не стал, а просто нажал кнопку дверного звонка. Старушка-соседка Эльштейна оказалась женщиной лет шестидесяти.
Конечно, для Иосифа в его двадцать восемь та казалась старой, а по мне – еще была вполне бодрой пенсионеркой. Она подозрительно разглядывала меня в щель между стеной и чуть-чуть открытой дверью на цепочке.
– Здравствуйте, Анна Ивановна, – поздоровался я и успел поставить ногу в проем, прежде чем он закрылся. – Я приехал из Петрозаводска. Привез вам подарок от Ёси и записку.
Подарок Эльштейна был большим копченым палтусом и еще чем-то, завернутым в бумагу. Унюхав соблазнительный запах, Анна Ивановна сняла цепочку и соблаговолила впустить меня в квартиру. Удивительно, но в этой коммуналке при наличии пяти комнат проживали всего три жильца.
«Интересно, кто были родители Иосифа?» – подумал я, оглядывая две огромные комнаты, уставленные тяжеловесной дореволюционной мебелью. Две комнаты поменьше занимала Анна Ивановна, тоже себе непростая пенсионерка. И последнюю комнату занимал тоже одинокий старикан, даже не вышедший поинтересоваться, кого там черт принес.
Анна Ивановна проверила мои документы, прочитала записку Иосифа, только после этого решила напоить чаем с пирогом.
В отличие от комнат, коммунальная кухня не радовала. В большом обшарпанном помещении стояли три газовые плиты, на одном из столов громоздилась гора грязной посуды, по которой, лениво шевеля усами, ползали тараканы.
Анна Ивановна, уловив мой брезгливый взгляд, сообщила:
– Это стол Ипполита Михайловича, последнее время он совсем распоясался, ничего делать не хочет. Ну, я ему еще устрою веселую жизнь.
Честно сказать, пироги мне есть расхотелось, тем более что в животе еще переваривались мясные пирожки с вокзала. Но обижать женщину было нехорошо, поэтому пришлось съесть кусок пирога с яблоками.
Поболтав с собеседницей и рассказав, как живет Иосиф, я собрался уходить. Хотелось еще пройтись по Гостиному Двору и что-нибудь купить родителям.
Выслушав наставления, как надо себя вести в большом городе, я распрощался с гостеприимной хозяйкой, сказав, что ночевать, возможно, не приду, а если вдруг приду не один, то постараюсь не шуметь. После этого мне была еще дополнительно прочитана лекция о венерических заболеваниях.
Я методично обходил магазины по четырехугольнику Гостиного Двора, глазея на витрины. Пройдя улицы Перинную и Ломоносова, повернул на Садовую улицу, где вышел из Гостиного Двора на нее и направился в сторону Невского проспекта.
Несколько фарцовщиков в тени галерей что-то пытались втюхать покупателям. Один такой шустрый паренек подскочил ко мне.
– Пацан, есть джины, как раз на тебя, стопесят копеек, – заговорщицки прошептал он.
– Покажи, – предложил я.
– Ты чо, не здесь! – снова шепнул тот и зашел подальше в тень.
Из серой матерчатой сумки он достал упакованные в целлофан джинсы. Я отвернул край брючины и глянул на внутреннюю строчку и лейбл.