Буткус выглядел так, будто его ударили дубиной по голове.
— Вы шутите? Да у меня и нет таких денег.
— Это ложь, почтенный, — дружелюбно попенял я ему, — такие деньги у вас есть. Вам будет не так просто их собрать, но вы вполне сможете это сделать, и вам даже не придётся продавать свой завод.
— Я не могу на это пойти, — отказался Буткус. — Я готов выплатить сто тысяч, ну пусть сто пятьдесят. Миллион далеко за пределами разумного.
— Я не собираюсь торговаться, почтенный. Вы вправе отказаться, но позвольте мне рассказать, что в таком случае будет дальше. Я больше не собираюсь устраивать у вас какие-то диверсии. Повеселились и хватит. Я просто пойду к Лесину и расскажу ему, какую роль вы сыграли в бесчестье его дочери. Свидетельства двух аристократических семейств для обвинения достаточно. После этого Лесин убьёт вас и заберёт ваше предприятие в качестве виры.
Буткус растерялся, глаза у него забегали, а я почувствовал, что он в панике. До этой минуты я так и не мог до конца поверить, что история с дочерью Лесина и война с Багеровыми его рук дело, но сейчас сомнений больше не осталось. Я наблюдал за погружённым в панические раздумья Буткусом и не ощущал к нему ни малейшей жалости.
— А что помешает вам рассказать это Лесину после того, как вы получите виру? — наконец спросил он.
— Зачем мне это делать? Лесин мне не друг, скорее наоборот. Для меня невыгодно, чтобы он получил ваше имущество.
— Хорошо, я согласен выплатить запрашиваемую вами сумму, — сказал Буткус, — но у меня есть условие.
— Вот как? — удивился я. — И что же это за условие?
— У меня есть возможность получить хороший контракт на модернизацию парка бронеходов княжеской дружины, но с этим есть проблема. Я стал подданным княжества относительно недавно, и мой гражданский статус не позволяет быть генеральным подрядчиком оборонных контрактов. Я хотел бы поделить этот контракт с вами — вы бы выступили как генеральный подрядчик, а я — как субподрядчик.
До чего же шустрый деятель! Сразу решил две проблемы — и как получить контракт, который ему в принципе не светил, и как гарантировать, что я его точно не сдам Лесину. Не в том мире он родился, ему бы к нам в девяностые. Он был бы там как рыба в воде — мочил бы конкурентов, кидал бы партнёров и был бы уважаемым бизнесменом. Да какое там бизнесменом — олигархом! Все задатки налицо, лишь бы самого не замочили, а то там таких шустрых был каждый первый.
Впрочем, на другой стороне океана он процветал бы как минимум не хуже. Всё-таки мы, промышленники, народ в какой-то мере приземлённый и связанный какой-никакой этикой. Ему бы лучше в финансисты, где моральные принципы только вредят, а простор для фантазии никак не ограничен. Сидел бы он в офисе на Уолл-стрит, изобретал бы новые деривативы[16], обирал бы инвесторов и просто подвернувшихся под руку, и рассуждал бы о свободном рынке и демократических ценностях.
Но вот где такому человеку точно не место — так это в политике нашего княжества. Я уверен, что он сумеет развернуться, если дать ему такую возможность, но я не собираюсь позволить подобным людям получить какую-то власть там, где живу я и мои родные. Мне хватило моего прошлого мира.
— Ну что же, почтенный Айдас, у меня нет принципиальных возражений, — согласился я. — Обсудите детали с госпожой Кирой. Но должен сказать вам одну вещь: не пытайтесь получить дворянство. Я твёрдо уверен, что нашему княжеству не нужен дворянин Буткус, и если дело пойдёт к этому, то я вас просто убью. Князь, конечно, будет недоволен, но я полагаю, что смогу уговорить его простить мне эту маленькую шалость. Я вас предупредил.
Зайка терпела несколько дней. Я видел, что она разрывается между желанием спросить и стремлением понять самой, но старательно этого не замечал. Наконец она не выдержала:
— Господин, почему Буткус отделался так легко?
— Это ты называешь легко? — удивился я. — Он заплатил нам миллион, да и развлечения Лены обошлись ему очень недёшево. Ему нужны десятилетия, чтобы вернуть свои возможности. На кредитных деньгах подняться не так просто, сама знаешь.
— Деньги — это всего лишь деньги, — настаивала Зайка.
— Только до определённого предела. Миллион — это уже далеко не «всего лишь деньги». Но я понимаю, о чём ты говоришь: он жив, здоров, и даже остался влиятельным промышленником — вместо того, чтобы просить милостыню или даже гнить в болоте.