– Поверьте, монсеньор, моё сердце разрывается от печали. Я полностью с вами согласен, и сам твёрдо убеждён, что человеческая жизнь является высшей ценностью. Но что мне оставалось делать? Ведь если бы я спустил это с рук, все бы приняли это за слабость. За возможность надавить на меня. И тогда рано или поздно это и в самом деле дошло бы до убийств моих родных. Каждый человек имеет право на самооборону, и я с болью в сердце отдал этот приказ. Но в своё оправдание должен заметить, что наказан был только непосредственный виновник. Что же касается других членов шайки, мои люди всего лишь поговорили с новым главарём, и объяснили ему недопустимость подобных действий в моём баронстве. В результате мы согласились считать инцидент исчерпанным.
– Вы передадите мне того человека барон, – распорядился архиепископ. – Я сам его допрошу, чтобы проверить ваш рассказ.
Ну да, а то ведь для тебя здесь есть какие-то неясности. Лично у меня не было ни малейших сомнений, что Большой Густав действовал с ведома архиепископа, оттого и вёл себя так нагло.
– Разумеется, монсеньор, – поклонился я. – Я распоряжусь, чтобы его передали вашим людям.
– А что насчёт экипажа дирижабля?
Забавная оговорка – он, похоже, забыл, что я не упоминал дирижабль, а просто сказал про грабёж баронства без уточнения деталей. Понятно, что он и без меня знает все подробности, но он же делает вид, что ничего не подозревает о настоящих занятиях Большого Густава.
– После столкновения со стражей уцелели немногие, – развёл я руками. – Увы, они были взяты с поличным, и суд баронства для подобных людей выносит приговоры без всякого снисхождения.
Я не стал уточнять, что они ещё живы – это всё равно ненадолго. Очень скоро им предстоит сыграть свою роль в одном спектакле, который им пережить, увы, не суждено.
– Вы чрезмерно кровожадны, барон, – ещё раз поморщился архиепископ.
«А вы-то здесь такие гуманисты и альтруисты», – усмехнулся я про себя.
– Сказано от Матфея, что каждому воздастся по делам его, – заявил я голосом, звенящим от чувства собственной правоты. – Незаслуженное снисхождение способно лишь дальше губить душу, закореневшую в преступлениях.
Архиепископ посмотрел на меня с ясно выраженным скепсисом, как бы желая сказать: «Давай ещё ты поговори тут про Евангелие», но всё же не стал продолжать бессмысленный разговор.
– Надеюсь, вы извлекли урок, барон, – сказал он, решив подвести итог. – Я не хочу больше слышать ни о каких бессудных убийствах.
– Я приложу все свои силы, монсеньор, – искренне заверил я. – И в свою очередь надеюсь, что меня к этому не вынудят.
Он вздохнул, явно неудовлетворённый таким обещанием, но предпочёл довольствоваться этим.
– Я бы хотел обсудить с вами ещё одну тему, барон, – доверительно сказал он, вставая, и беря меня под руку.
Ну вот наконец-то и закончился спектакль, призванный подготовить меня к деловому разговору, и речь зашла о настоящей причине вызова.
– Я весь внимание, монсеньор, – откликнулся я.
– Нас интересует сельскохозяйственная продукция вашего баронства. Церковной десятины нам недостаточно, и мы заинтересованы в дополнительных поставках.
Этого я и ожидал – надежды на контрабандные поставки больше нет, а дополнительные объёмы им действительно нужны. А я, в общем-то, и не против.