Я вяло махнул рукой, извиняя.
— А какую-нибудь сетку можно найти?
— У Мишки, механика то есть, вроде была сеть, — ответил Наум. — Он браконьерничает иногда.
— Давайте дыру сетью закроем, чтобы ничего не вываливалось, а потом матрасом заложим, — предложил я.
— Дирижабль, матрасом заштопанный, — горестно сказал капитан. — Позорище.
— Да ерунда, не печальтесь, почтенный, — успокоил его я, — Прилетим в Дрезден, забьём дыру фанерой.
— Фанерой! — потрясённо повторил тот, уже полностью раздавленный.
— Ну что поделать, чиниться нам некогда будет. Вот вернёмся домой, там и почините всё как надо, станет ваша «Бодрая чайка» ещё бодрей, обещаю.
Глава 8
— Ну что за нора, — с отвращением сказала Ленка, пытаясь уместиться на узенькой койке.
— Что поделать, милая, — с сочувствием отозвался я. — Такая вот интересная жизнь у разных тайных разведчиков. За приключения надо платить.
— Можно же вызвать наш вагон в Лотарингию, и обратно ехать нормально, — предложила она.
— Это будет выглядеть довольно странно, и обязательно вызовет интерес.
— Придумаем какое-нибудь объяснение. Например, что меня укачивает в воздухе. Или что я боюсь летать.
— Учитывая, где ты учишься, все немедленно в это поверят, — засмеялся я. — Объяснение-то можно придумать какое угодно, проблема в том, как донести его до широкой публики. К нам же с вопросами приставать не будут, а придумают объяснение сами, и скорее всего, правильное. В общем, нет — мы путешествуем на «Бодрой чайке», и этот вопрос не обсуждается.
— Ну не обсуждается, значит, не обсуждается, — вздохнула Ленка. — Давай другое обсудим. Что с тобой происходит, Кени? Ты меня здорово напугал.
— Сам не понимаю, — признался я. — Просто в один момент увидел мир разделённым множеством плоскостей.
— Я это тоже увидела, — махнула рукой Ленка. — Я не про это. Просто ты обычно очень спокойный, даже слишком спокойный, а иногда будто взрываешься. Вот как в этот раз.
Меня и самого начало это беспокоить, но ответа у меня не было. В прошлой жизни никакого особого хладнокровия у меня не наблюдалось — как и любой человек, я раздражался, ссорился с близкими, радовался разным вещам. Был нормальным человеком, в общем, безо всяких стальных нервов. Предположения, отчего я изменился, у меня, конечно же, были — самое вероятное состояло в том, что это результат моей чуждости этому миру. Словом, объяснить это можно было, вот только было непонятно, что с этим объяснением делать, и почему временами эмоции у меня выплёскиваются наружу.
— Не знаю, Лен, — грустно сказал я. — Не представляю, какая здесь может быть причина, вот просто накатывает внезапно, и всё.