Они уже дружески ухмылялись друг другу, покачиваясь на облаках ганджи. Зах вдруг подумал о том, что, быть может, все-таки можно любить кого-то и заниматься любовью с ним же. Что-то в этой спонтанной улыбке на лице, которое не привыкло улыбаться, заставило его спросить себя, почему он всегда отказывал себе в удовольствии физически наслаждаться человеком, который ему небезразличен. Разве не чудесно было бы увидеть, как кто-то — ну ладно, кто-то вроде Тревора, — вот так улыбается только потому, что Зах знает, как сделать так, чтобы ему было хорошо? Возможно, это даже лучше, чем когда тебе отсасывает хорошенький, почти что анонимный незнакомец в задней комнате универмага в штате, который ты никогда больше и не увидишь.
Вероятно, нет. Вероятно, это закончится жестокими словами и слезами, болью, обвинениями и сожалениями, быть может, даже кровью. Таков почти гарантированный риск подобных отношений.
Но где и когда он решил, что именно на этот риск он не пойдет, если он с такой радостью шел — более того, искал, — другие?
Тревор пристально смотрел на него. Смотрел так, как будто собирался спросить «О чем ты думаешь?», но не спросил, что обрадовало Заха. Он всегда ненавидел этот вопрос. Похоже, люди задают его только тогда, когда ты думаешь о чем-то, чем не намерен делиться.
Вместо этого Тревор как будто через силу спросил:
— Мы раньше встречались? Я тебя знаю? Он нахмурился, словно хотел задать совсем не этот вопрос, но не мог найти слов для нужного. Зах покачал головой:
— Не думаю. Но…
— Такое впечатление, что встречались, — закончил за него Тревор.
Загасив полусгоревший косяк, Зах убрал его в карман. Несколько минут они сидели в полном молчании. Ни один из них не хотел первым сказать слишком многое, слишком далеко завести словами эту странную идею. Зах размышлял о необратимости слов в реальном мире. Во многом он предпочитал простоту компьютерной вселенной, где по желанию все можно исправить и стереть, где на все твои действия система реагирует определенным, заранее известным образом.
Но там ты со временем натыкаешься на стену предсказуемости. Здесь же малейшее смещение семантики может превратить ситуацию в непредсказуемую, и это тоже манило его.
Дождь, почти было прекратившийся, вдруг снова пошел сильнее, хотя их все еще защищало переплетение ветвей ивы и винограда. Небо зарокотало нарождающимся громом, потом разверзлось. Внезапно хлынуло как из ведра.
Зах увидел свой шанс разрядить напряжение. Схватив Тревора за руку, он заставил его встать, заметив, как плоть Тревора одновременно тянется и съеживается от его прикосновения.
— Давай же! — подстегнул он.
— Куда?
— Разве ты не хочешь под душ? Вот он — наш шанс!
— Здесь?
— Конечно, почему нет? С дороги нас никто не увидит.
Зах вынырнул из-под занавеси ивовых ветвей, чтобы выбежать на пустой пятачок посреди заросшего двора. Он скинул кроссовки, стянул через голову рубашку и, убрав очки в карман, начал расстегивать штаны. Тревор выбрался следом.
— Ты что, собираешься раздеваться? — с сомнением спросил он.
Зах расстегнул последнюю пуговицу и дал упасть обрезанным под шорты штанам. Белья на нем не было. Тревор поднял брови, потом, пожав плечами, расстегнул джинсы и стянул их с узких бедер. Если он вырос в приюте, мужская нагота едва ли его испугает.
ebooksa