Рисунки на крови

Оттянув ткань, он поцеловал кончик пениса Тревора, потом взял его весь — пульсирующий и горящий — в рот. Он был прав. Вмиг кругом не стало ни дома, ни комнаты детства, ни грязного матраса под спиной Тревора. Было только это мгновение и этот мальчишка, только гладкое скольжение слюны и кончиков пальцев и языка, только окружающий его глубокий шелковистый туннель Захова горла. Это ни на что, ни на что не походило.

Он почувствовал, как по его хребту понесся поток сумасшедшей раскаленно-белой энергии, послал двойную молнию ему в яйца и в мозг, заполнил светом каждую клеточку его тела. Скальп и ладони безумно покалывало. Он почувствовал, как поры его открываются и на коже проступает пот, услышал, собственный стон и поощрительный стон Заха в ответ. Он правда хочет, чтобы я кончил ему в рот? подумал Тревор. Я смогу? — смогу я? — О БОЖЕ.

Мысли снова покинули его. Он чувствовал себя как человек, составленный из телевизионной статики, из миллиона ревущих, шипящих серебряных точек. Потом поток энергии заполнил его совершенно и вышелушил начисто. Словно на год боли покинуло его тело, когда он кончил, приливом уходя из его шаров, слезами капая из глаз, вырываясь из легких краткими резкими выдохами.

Еще несколько минут Зах оставался на месте, его рот и руки продолжали мягко трудиться. Потом он заполз наверх, опустил голову на подушку возле головы Тревора. Губы у него распухли, были выпачканы свежей кровью и молочными следами спермы. Под тонкой пленкой пота бледное лицо казалось почти опаловым.

Захватив пару пригоршней волос Тревора, Зах натянул их на лицо им обоим. Создалось впечатление, словно ты под бронзовым пологом или в рыжевато-коричневом коконе. Их лбы и кончики носов соприкоснулись. Когда они начали целоваться, Тревор почувствовал привкус собственной спермы во рту Заха — свежий, слегка горьковатый органический вкус. Такой будет вкус и у Заха? Он понял, что хочет это узнать.

Притянув Заха поближе, он перекатился на него. Ощущение тела Заха под ним кружило голову, это сложное восхитительное сочетание крови и костей, нервов и мыслей — его пленник, — с готовностью, с удовольствием. Он положил голову на грудь Заху. Молочно-белая, без единого волоска или пятнышка, кожа на грудине и ребрах Заха была натянута туго, как на барабане. Для пробы Тревор едва-едва коснулся зубами бледно-розового соска.

— ААХ… — Зах по-кошачьи потянулся. — М-м-м-м… Еще немного.

— Можно, прикушу?

— Черт, да.

Зубы Тревора сомкнулись на беззащитном кусочке плоти. Он пососал его, прикусил сильнее, заставив Заха застонать. Он тянул и дергал его, жевал его. Вот-вот Зах закричит, чтобы он перестал. Но Зах только изгибался под ним, выдыхая благодарность, прочерченную болью. Если он хочет, чтобы соски у него болели, Тревор не против был пойти ему навстречу. Они были податливыми и нежными под его зубами, с привкусом соли Захова пота и смутно-пряным вкусом Заховой кожи.

— АРРР… ах… — Зах ощупью поискал пальцы Тревора. — Положи руку мне на хуй. Пожалуйста.

Его хуй? Это слово на мгновение покоробило Тревора, напомнило ему интернат для мальчиков, смешки и перешептывания на уроках физкультуры, нацарапанные на стенах туалета граффити. Такое слово употребил бы Р. Крамб, не к месту подумал Тревор, — впрочем, Крамб рисовал пенисы гораздо чаще, чем упоминал о них, рисовал со множеством неприглядных волос, выступающих вен и сочащихся каплей спермы. Он понял, что ему снова страшно, но теперь это было как путешествие на карусели, которая завертелась, выйдя из-под контроля: не можешь остановиться, так что приходится держаться покрепче и крениться то в одну, то в другую сторону, чтоб не выбросило на повороте.

Схватив его руку, Зах толкал ее вниз, издавая странный, настойчивый горловой не то рык, не то стон. На нем были лишь узкие черные трусы из какого-то мягкого шелковистого материала. Подушечки пальцев Тревора скользнули по ткани, и его рука сомкнулась на теплом пульсирующем бугре под ней. Он потерся лицом о ребра Заха и впадину его живота, прижался губами к шелковистой ткани. Он слышал, как из горла Заха с рыданием вырывается воздух.

Запустив большие пальцы за резинку трусов, Тревор потянул, и Зах сумел выскользнуть из них, не выпутывая рук из волос Тревора. Пенис Заха — Тревор не мог заставить себя думать о нем как о «хуе» — подпрыгнул и мягко ударился о губы Тревора. Сложив на нем руки лодочкой, Тревор почувствовал, как меж его ладонями бьется пульс Заха. Кожа Захова члена словно струилась, будто под поверхностью шла легкая рябь. Головка — гладкая, как атлас, как лепестки розы. Тревор потер ее большим пальцем, осторожно сжал, услышал, как Зах сквозь зубы втягивает воздух и стонет на выдохе. Он видел, как кровь наполняет ткани прямо под прозрачной кожей, сумрачно-розовой, тончайше-пурпурной по краям, коронованной одинокой влажной жемчужиной спермы. Это было так же интимно, как держать в руках чье-то сердце.

Тело Заха переместилось под ним. Ноги Заха обвили его. Углом глаза он увидел, как, выгнув спину, Зах поднимается с матраса, как, собрав в горсти волосы Тревора, он трет ими себя по груди и животу.

Внезапно его поразило как громом: в этом тоже есть власть, такая же осязаемая, как удар в лицо, такая же безусловная, как хруст черепа под молотком. Власть заставить человека сходить с ума от удовольствия, а не от страха и боли, держать в своей власти каждую клеточку тела другого.

И тогда, когда все закончится, этот человек будет еще жив.

— Пожалуйста, пососи мой хуй, — слабо попросил Зах.

— Я… — Тревор поискал нужные слова. — С радостью, — прошептал он наконец и, заведя руки под ягодицы Заха, очень осторожно взял пенис Заха глубоко в рот. Пенис удобно примостился у него на языке, меж стенок горла, словно для того и был создан.

Просунув руку между ног Заха, он сжал ему яйца, почувствовал, как они натягиваются, ощутил, как подрагивает, волнуется их кожа. Голова Заха металась по подушке, сам он постанывал, стараясь двигаться не слишком резко. Тревор схватил его вздымающиеся бедра и глотнул глубже, заставляя мышцы горла разойтись, расплавиться. Он едва не поперхнулся, но подавил рефлекс. Он хотел вобрать это в себя, захватить этот вкус, этот шанс.