Тимур и его команда и вампиры

Смертные ошибаются, когда считают полночь роковым часом. Настоящее царство зла наступает в сумерках. Когда умирает последний солнечный луч, а луна еще слишком бледна и слаба, темные силы властвуют безраздельно.

Цвет битвы он тоже выбрал заранее — черный, и никакой другой. Переоделся в черный костюм и рубашку, повязал шейный платок бордовый в черную крапинку. Узел получился идеальным — значит, он собран и спокоен. Арман понюхал бутон темно-алой розы, который срезал по дороге в запущенном саду у развалин, и продел в петличку.

Мотоцикл, доставшийся ему от совспеца Гореева вкупе с прочим имуществом, как раз успели надраить до идеального блеска. Он бросил мятую пятерку кому-то из новообращенных приспешников. Помнить их поименно было слишком обременительно. Прикрепил к сиденью бумажный сверток со шпагой.

В глубине заброшенного сада ухнула сова:

— Уже! — Он завел мотор и покатил по пыльной улочке.

Колокольников жил близко — мотоцикл не успел ни разогнаться, ни запылиться. Арман остановился у калитки и наблюдал, как почтенный джентльмен сосредоточенно возится на грядках. Его панама съехал на лоб, толстая цепочка от часов пересекала шелковый жилет и бренчала при каждом движении, а чесучовый костюм измялся. Старик вполголоса напевал себе под нос:

Я третью ночь не сплю. Мне чудится все то же Движенье тайное в угрюмой тишине. Винтовка руку жжет. Тревога сердце гложет, Как двадцать лет назад ночами на войне. Но если и сейчас я встречуся с тобою, Наемных армий вражеский солдат, То я, седой старик, готовый встану к бою, Спокоен и суров, как двадцать лет назад.[19]

Арман с удивлением прислушался, попытался опознать музыкальный отрывок:

— Что-то из нового?

Джентльмен разогнулся, тяжело опираясь на суковатую палку, солидно кивнул:

— Да. Только представьте, они написали оперу из жизни Красной гвардии! Не удивлюсь, если скоро услышу ораторию про подвиги вагоновожатого трамвайного депо…

— Весьма впечатляет! — Арман сохранил подобающую серьезность. — Не подскажете ли, любезный, где мне найти владельца этого дома?

— Владелец этого дома — Совохранкультура, а проживаю в нем я, — старик вытащил из кармана круглые очки, приценился к Арману через стекла, удовлетворенно кивнул. — Ага, вспомнил… Вы живете на даче Гореевых. Надо полагать, приходитесь родней мальчику? Или просто приятельствуете с товарищем Гореевым?

— В некотором роде…

— В прошлые времена мы были коротко знакомы с дедушкой Тимофея… Впрочем, людям новой формации безынтересны преданья старины глубокой. Чему обязан?

— Я этнограф, ищу возможность осмотреть этот памятник архитектуры, вторгнуться во двор без хозяина мне было неловко… — Арман пригладил волосы и улыбнулся.

— Значит, мы в некотором роде — коллеги! Входите, я вас жду! — Престарелого джентльмена словно подменили. Он с проворством, несвойственным такому почтенному возрасту и комплекции, распахнул двери примыкавшей к дому хозяйственной постройки. — У меня здесь хранится значительная коллекция старинного сельскохозяйственного инвентаря. Полагаю, она вас впечатлит! Очень впечатлит!

Прыткий старикан поманил Армана пальцем и растворился во мраке за дверями.

Ольга вернулась в дом, вытащила из стола папку с нотами, отобрала несколько пожелтевших страниц. Набросила на плечо лямку аккордеона, положила пальцы на перламутровые клавиши, взяла пару аккордов.

Женьке очень хотелось узнать, о чем сестра говорила у калитки с соседом, и какой такой музыкальный фрагмент репетирует, но она твердо решила на Ольгу обидеться и не разговаривать с ней как минимум до вечера.

Просушила волосы вафельным полотенцем, расчесала гребнем. Села на кровати, поджала губы, молча наблюдая, как сестра, что-то вспомнив, отставила аккордеон и выбежала в сад. Вернулась она с обувной коробкой и большим букетом полевых цветов. Ольга поставила его в трехлитровую банку с водой, расправила и придирчиво оглядела со всех сторон. Букет был хорош!