Дэни услышала крик Чхого. Насильники расхохотались. Один ответил оскорблением. Мелькнул аракх Чхого, и голова обидчика слетела с плеч. Смех превратился в проклятия, всадники потянулись к оружию, к этому времени и Кваро, и Агго, и Ракхаро уже были рядом. Она видела, как Агго показал через дорогу на нее, сидевшую на своей Серебрянке. Всадники поглядели на нее с холодом в черных глазах. Один сплюнул. Другие, недовольно бормоча, полезли на коней.
Все это время мужчина, оседлавший ягнячью девицу, продолжал свое дело: удовольствие явно не позволяло ему обратить внимание на происходящее вокруг. Сир Джорах спустился с коня и оторвал его от жертвы рукой в кольчужной перчатке. Дотракиец упал в пыль, вскочив с ножом в руке, и умер, получив в горло стрелу Агго. Мормонт поднял девицу с груды трупов, набросив на нее свой окровавленный плащ, и повел через дорогу к Дэни.
Девица дрожала, широкие глаза недоуменно озирались, волосы ее были перепачканы кровью.
– Дореа, посмотри, не ранена ли она. Ты не похожа на наездницу, быть может, тебя она не испугается. Остальные – за мной. – Она послала Серебрянку в проломленные деревянные ворота.
Там, в городе, было еще хуже. Многие дома горели, и джакка рхан занимались своим мрачным делом, наполняя узкие извилистые улицы безголовыми трупами. Они проезжали мимо других сцен насилия. И каждый раз Дэни останавливала коня, посылала кхас, чтобы люди ее прекратили это занятие, и забирала себе рабыню.
Одна из них, толстая плосконосая женщина лет сорока, неуверенно поблагодарила Дэни на общем языке, однако остальные отвечали угрюмыми взглядами. Они боялись ее, со скорбью осознала Дэни, боялись, что она приберегает их для другой участи.
– Вы не можете взять всех себе, дитя, – сказал сир Джорах, когда они остановились в четвертый раз, чтобы воины ее кхаса могли присоединить новую рабыню.
– Я – кхалиси, наследница Семи Королевств, от крови дракона, – напомнила ему Дэни. – И не вам напоминать мне, что я могу делать.
На другой стороне города рухнул дом, вспыхнул огонь, поднялся столб дыма. Дэни услышала далекие крики и вопли испуганных детей.
Кхала Дрого они обнаружили на площади перед квадратным храмом; над толстыми, лишенными окон стенами из сырцового кирпича набухала одутловатая маковка, похожая на огромную луковицу. Перед ней высилась груда отрубленных голов, уже поднявшаяся выше роста кхала. Одна из коротких стрел ягнячьих людей пронзила мякоть его плеча, кровь пятном краски покрывала левую сторону его груди. Трое кровных всадников были возле него.
Чхики помогла Дэни спуститься; живот сделал ее неловкой. Она преклонила колено перед кхалом.
– Мое солнце и звезды ранен. – Аракх ударил широко, но не глубоко; левый сосок был срублен, и полоска окровавленной плоти свисала с груди кхала мокрой тряпкой.
– Эту царапину, луна моей жизни, нанес мне один из кровных наездников кхала Ого, – ответил кхал Дрого на общем языке. – Я убил его за это и Ого тоже. – Он повернул голову, колокольчики в косе мягко звякнули. – Ты слышишь: Ого и Фого, его кхалакку, который стал кхалом, перед тем как я убил его.
– Ни один муж не в силах устоять перед солнцем моей жизни, – проговорила Дэни, – отцом жеребца, который покроет весь мир.
Подъехавший всадник выпрыгнул из седла. Он обратился к Хагго, поток гневных дотракийских слов тек слишком быстро, чтобы Дэни могла понять. Громадный кровный всадник мрачно поглядел на нее, прежде чем повернулся к кхалу.
– Перед тобой Маго, который едет в кхасе ко Чхако. Он говорит, что кхалиси забрала его добычу, ягнячью девицу, которую он мог по праву покрыть.
Лицо кхала Дрого оставалось спокойным и жестким, но черные глаза с любопытством обратились к Дэни.
– Говори мне правду, луна моей жизни, – приказал он на дотракийском.
Дэни рассказала мужу о своем поступке на его собственном языке так, чтобы кхал понял ее лучше, простыми и прямыми словами.
Выслушав, Дрого нахмурился: