– Почему он здесь один, на солнце? – спросила она.
– Похоже, ему нравится тепло, принцесса, – проговорил сир Джорах. – Глаза кхала следуют за солнцем, хотя он его не видит. Он может даже ходить. Он идет туда, куда его ведут, но не дальше. Он ест, если класть ему пищу в рот, пьет, если лить ему воду в губы.
Дэни ласково поцеловала свое солнце и звезды в лоб и встала перед Мирри Маз Дуур.
– Мэйга, твое волшебство слишком дорого стоит.
– Но кхал жив, – сказала Мирри Маз Дуур. – Вы просили, чтобы он жил, и заплатили за это.
– Но это не жизнь для такого человека, как Дрого. Его жизнь – это смех, мясо, жарящееся на костре, и конь под седлом. Он жил, встречая врага аракхом в руке и колокольчиками, звенящими в волосах. Он жил своими кровными и мной, и сыном, которого я должна была родить ему.
Мирри Маз Дуур промолчала.
– Когда он станет таким, как прежде? – потребовала ответа Дэни.
– Когда солнце встанет на западе и опустится на востоке, – сказала Мирри Маз Дуур. – Когда высохнут моря, и ветер унесет горы, как листья. Когда чрево ваше понесет вновь, и вы родите живого ребенка. Тогда он вернется, но не раньше.
Дэни махнула сиру Джораху и всем остальным:
– Оставьте нас. Я хочу поговорить с этой мэйгой наедине.
Мормонт и дотракийцы отступили.
– Ты
– Они не должны были сжигать мой храм, – мирно ответила тяжелая плосконосая женщина. – Это прогневало Великого Пастыря.
– Бог тут не при чем, – с холодом в голосе сказала Дэни.
– Жеребец, который покроет весь мир, теперь не сожжет ни одного города. Его кхаласар не втопчет в пыль ни одной страны.
– Я заступилась за тебя, – сказала она с болью в голосе. – Я спасла тебя.
–
– Твою жизнь.
Мирри Маз Дуур жестоко расхохоталась: