Совок-4

— Я тебя не понимаю! — с плаксивой растерянностью подалась ко мне расстроенная начальница.

— И не удивительно, солнце моё, что не понимаешь! — прижал я потерянную барышню к себе и начал ее поглаживать по взлохмаченному затылку, — Я ведь и сам не понимал, пока меня Пана Борисовна к знающим врачам не сводила. Болен я, Лида! Тяжело болен! И похоже, что болен неизлечимо.

— Чем?! — в панике вскинулась Зуева, — У тебя рак? — по её щекам потекли слёзы и мне стало невообразимо стыдно. Но я взял себя в руки.

— Если бы! — обреченно вздохнул я, — Всё хуже гораздо, Лида!

— Да что же может быть хуже рака?! — Лидия Андреевна опять взметнулась надо мной, начисто позабыв о прежних стеснениях по поводу своей подростковой груди.

— Прогрессирующая полигамия, Лида! — на одном дыхании выпалил я, — Так мне врачи и сказали! Прогрессирующая!! — невольно отводя взгляд на оленей, пасущихся слева на ковре и с отчаяньем разоблаченного спидоносца-сифилитика, признался я.

Ответом мне было молчаливое и тревожное непонимание. Было видно, что Лидии Андреевне с таким словом, как «полигамия» встречаться еще не приходилось. Всё-таки хорошие здесь времена! Голодные, дремучие, но зато многие блудливые слова здесь пока еще не в ходу. Глядишь, за счет непознанной семасиологии мой бредовый диагноз и прокатит. Как ни крути, а мозг в данный момент, я выношу не туповатой пэтэушнице, а заместителю начальника районного следствия.

— Это как? — тихо спросила окончательно оторопевшая Лида, — Это что?!!

— Это, душа моя, болезнь! — назидательно и подняв указательный палец в потолок, пояснил я. — Раньше все эти дуры, вернее, многие из них, — вовремя поправился я, — Раньше эти необразованные кобылы цинично оскорбляли меня, Лида. Они безосновательно называли меня кобелём! Да, что там эти девки, я и сам, душа моя, временами относился к себе с некоторым предубеждением. А оно, видишь, как всё открылось! Оказалось, что и не кобель я вовсе! А просто очень больной человек. Спасибо тётке Пане! Как хорошо, что она вовремя докторам меня показала! — вздохнул я, продолжая сохранять вселенскую скорбь на лице.

Лида с нескрываемым облегчением выдохнула и в радостном порыве снова приникла к моей груди. А я краем сознания отметил, что маленькие сиськи, это тоже неплохо. Очень прикольные ощущения от них при страстных и порывистых объятиях. Волнительные ощущения!

— Дурачок! Это же такая ерунда! А я уже черт-те что подумала. Подумала, что у тебя рак! — исступлённо целуя мою безволосую юношескую грудь, радовалась моя золотая начальница.

Она радовалась, а мне от ее радости было горько и даже немного стыдно. Утешало лишь одно, что выданная мною версия не задевала достоинства Лидии Андреевны в ее собственных глазах. Для меня это было важно. Даже, если исключить мою подчиненность ей по службе.

— Тогда ты и на Татьяне не женишься? — на секунду замерев, с тщательно скрываемой надеждой в голосе спросила Лида.

— Ни на ком не женюсь, душа моя! Слово тебе даю! — торжественно и с непритворным чистосердечием заверил я свою начальницу. — А котлеты у тебя там остались? — не смог я удержаться от волнующего меня уже минут двадцать вопроса, показав взглядом в сторону кухни.

Пока моя несостоявшаяся супружница разогревала мне котлеты, я объяснял ей на пальцах, что ей, как члену партии и руководителю следственного подразделения неуместно иметь в мужьях такого молодого человека, как я. Потому что при моём диагнозе, в любой момент может случиться непоправимое. То есть, инцидент, который неизбежно назовут моральным разложением. И это отразится не только на мне, но и на ее репутации коммуниста и руководителя. Потому, как муж и жена в социалистическом обществе, одна сатана. Оправдываться и апеллировать к врачебному диагнозу, тоже не выход, потому, как меня сразу же попрут из МВД. Последний постулат я выдал, как мудрое изречение Паны Борисовны. С авторитетным мнением Левенштейн Лидия Андреевна, пусть и нехотя, но была вынуждена согласиться.

Теперь бы еще Пану уговорить, чтобы при случае подтвердила эту версию относительно моего вынужденного безбрачия. Если она удостоверит мою бредятину, то Лида начисто утратит всяческие сомнения в наличии рокового заболевания и будет спокойна, и почти счастлива. Потому что не поверить заслуженному члену КПСС, профессору и доктору наук, преподающему в университете научный коммунизм, Зуева не сможет ни при каких обстоятельствах. Просто группа крови не позволит. Она же коммунист.

Отступление

— Ты мне обстоятельно, а не на бегу расскажи, что он там с этой Сульдиной? — сидя напротив своего заместителя, долькой лимона закусил глоток «Белого аиста» подполковник Дергачев. — Её в самом деле потом Гриненко в «шурики» оформил?

— Ну пока еще не до конца оформил, пока только запросы разослал. Сам понимаешь, пока красная полоса, пока то, сё… Но обязательство она Корнееву подписала и работать не отказывается, — подтвердил Захарченко, — Да чего там, она уже и информацию козырную моим операм дала. Они её сейчас проверяют. Если всё подтвердится, то мы сразу несколько «кренделей» поднимем! — капитан переместил из стакана в рот глоток коньяка и с удовольствием покатал его по нёбу. — Помнишь, месяца четыре назад сразу несколько грабежей в лесопарковой зоне «баранками» у нас наглухо повисли? — дождавшись кивка начальника, зам по опер продолжил, — Вот по ним Сульдина и дала расклад. И похоже, что в цвет!

— Что-то ты, Виталя, заливаешь! Чтоб ты знал, дружище, эта Сульдина по своей второй ходке при мне садилась. Я тогда еще старшим опером в розыске городского УВД тянул, — недоверчивым взглядом и усмешкой отреагировал на слова своего любимца подполковник, — Так вот, никого из подельников она тогда не сдала и своей вины тоже не признала. Внаглую! Ни одного эпизода! Ни на следствии, ни на суде. Похер, говорит, мне все ваши экспертизы и свидетели! Работали мы с ней тогда по-взрослому! Жестко работали! И на допросах, и по камере. А еще скажу тебе, что после очных ставок с ней некоторые терпилы просили встречные заявления от них принять. Они от всех претензий к ней отказывались. Начисто отказывались! Таисья на них прямо при нас дикого ужаса нагоняла. До ссыкливой трясучки! — Василий Петрович указал взглядом на бутылку и Захарченко этот взгляд истолковал верно.