Совок-4

— Погоди! — Аркадий Семенович немного успокоился и его холёное лицо опять приняло привычное выражение довольного жизнью барина. — Тебе известно, что наш юноша свою начальницу, эту, как её, Зуеву, кажется, пользует?

— Никак нет, товарищ полковник, такой информации я не имею! — съежился под недобро-насмешливым взглядом Мелентьева Саушин.

— Теперь имеешь! — жестко припечатал полковник, — Выражаю тебе, Алексей Викторович, своё неудовольствие! Это ты мне должен добывать информацию, а не наоборот. Иди, работай и постарайся меня больше так не расстраивать!

Земфира неверна…

Раскрывшаяся дверь меня сильно и неприятно удивила. Прежде всего, так это стоявшим на пороге живописцем ТТУ Эдуардом Сарайкиным. Художник был в женском переднике, а рукава его рубашки были закатаны до локтей. В душе что-то расстроенно заверещало. Похоже, что лежбище, на которое я так рассчитывал, занято вот этим вот ушлёпком.

— Здравствуйте! — подпустив петуха в голос, настороженно поздоровался со мной профессиональный прелюбодей и изменщик Эдик.

— Ты, Сарайкин, чего здесь, сука, делаешь?! — оставив приветствие оформителя без ответа, поинтересовался я.

— Ну.., так эта, ну живу я как-бы здесь, — сдувшийся Эдуард уже не пытался демонстрировать мне свою уверенность и твердость жизненной позиции.

— А какого хера ты здесь как-бы живешь? Вера где? — не стал я рассусоливать.

— Так дома она! — обрадовался любвеобильный маляр, сообразив, что внимание неприветливого визитёра можно отвести от себя в сторону, — Вера-а! — заблажил он вовнутрь квартиры.

Совсем скоро из-за неширокой спины живописца показалась Верочка. Обойдя худосочную дылду с козлиной бородкой, моя несбывшаяся надежда на постой улыбнулась.

— Здравствуйте, Сергей! — поздоровалась она и слегка повернув голову, бросила назад — Ты иди пока, я не долго!

Я невольно опустил взгляд на ее выпирающий живот и окончательно распрощался с иллюзиями. Мне даже показалось, что этот верочкин живот по своей форме точно такой же, как и тогда у Галины Суторминой, когда я ездил к той в Октябрьск. А с другой стороны, все логично, вон он, сука, производитель этих животов, в фартуке по квартире гуляет! По той самой квартире, в которой я со всем своим душевным спокойствием должен был бы эту неделю перекантоваться.

— Здравствуй, Вера! — улыбнулся я, — Помнишь, ты меня приглашала в гости?

— Помню, как не помнить! — тоже с улыбкой и не скрывая грусти, ответила мне она, — Помню, как приглашала и как ты пообещал, что придешь! Только очень уж долго ты шел, Сергей! — Вера прислонилась плечом к косяку.

— Зайдешь? Чаем угощу! — разглядывая меня, Вера улыбнулась своей прежней улыбкой, — Эдик там пирожков напёк. Он у меня мастер пирожки печь.

— Нет, не хочу я пирожков, Вера! Пойду я пожалуй. А ты счастлива будь!

Развернувшись, я пошел по лестнице вниз.

Может, правда, взять вот прямо сейчас, да и рвануть в Москву? Севастьянов примет и на службу при себе определит. Он еще тогда, когда мы громили сомкнувшуюся с мясокомбинатовским жульем номенклатуру, к себе работать приглашал. Но смерть Сони и сломленные этой смертью Лишневские не позволили мне уехать. Да и не хочется мне в эту Москву. Был я уже в ней и мне там не шибко понравилось. За несколько лет пребывания в ней, стойкая ассоциация огромного столичного города с Казанским вокзалом так и не пропала.

Нет, если и решусь на переезд, то никак не теперь. Мне еще эвакуацию Лишневских провернуть надо. Да так провернуть, чтобы самому под расстрельную статью не попасть. Следовательно, прямо вот сейчас мне надо искать берлогу. Экстренно снимать жилье, это в данный момент не для меня. Все маклеры, как и сдатчики квартир, комнат и койко-мест, все они через одного, а то и каждый, шпилят на участковых и оперов. Значит, это не мой путь.